Читать книгу "Последний фуршет - Вера Копейко"

— Я читал, — добавил Алексей, — что можжевельник у разных народов побеждает смерть. Им окуривают дом и двор, изгоняя злых духов.

— Сколько же здесь оттенков золота, — проговорила Лиза, всматриваясь в нож, на котором было выгравировано гибкое тело рыси.

— Четыре. У рыси есть более темные пятна и светлые, например бока и брюшко.

— Мне нравится и рукоять, — сказала Лиза. — Это орех.

— Да. Средиземноморский, — подтвердил Сергей. — Мы позаимствовали у нашего хозяина, царствие ему небесное. Чего у него только не было...

— Порядка в вещах — тоже, — бросил Алексей.

— Я заметила, — подтвердила Лиза.

Все трое рассмеялись. Но в этом смехе не было ничего злого или обидного.

— А на гарде... Это то, что предохраняет руку от пореза, — указал Сергей.

— Я знаю, что такое гарда, — остановила его Лиза. — На гарде коричневое золото. Но чем оно затемнено?

— Мое ноу-хау, — произнес Алексей.

— Имеете право, — усмехнулась Лиза. — А... вы слышали о сплаве Вуда?

Мужчины удивленно посмотрели на нее.

— Мы-то да. Но вы...

— Я думаю, с ним стоит поработать. Он низкотемпературный, а залитый в деталь, очень жесткий. Поэтому при обработке можно выполнять самые сложные и тонкие операции.

Лиза словно брала реванш над мужчинами. Теперь она хотела, чтобы они служили ей, чтобы она направляла их желания и контролировала.

Кроме всего прочего, Лиза собиралась опровергнуть утверждение Славика о том, что женщина всегда получает на тридцать процентов меньше мужчины. Неправда, она получит больше, чем может получить мужчина. Причем потому, что она — женщина.

— Вам нравятся орхидеи? — вдруг спросила Лиза.

— Те, что продают в коробочках? В цветочных магазинах? — уточнил Алексей. — Я однажды покупал.

— Дарили?

— Нет. Рассматривал.

— Чем она вас заинтересовала?

— Странностью. Вроде цветок и вроде нет. — Он пожал плечами. — Как нож. Им можно убить и любоваться.

— Понятно, — кивнула Лиза. — Орхидеи были бы очень хороши на ножах, я полагаю.

«Мы договоримся, — думала она, — мы сработаемся. Нас будут знать».

Лиза не вылезала из Интернета, из исторической библиотеки, из иностранки, она пробралась в запасники Оружейной палаты. Она перетрогала все клинки, которые можно взять в руки. Она перелистала каталоги ножевых выставок, проходивших в. США, в Германии, в Москве. Она стремилась уловить тенденции модного во всем мире ремесла, чтобы выйти на европейский рынок.

Она знала, чувствовала, как овладевает чем-то, что Ксения Петровна называет концентрацией желаний. Она уже верила, что на старте надо думать о финише. Только о нем. И Лиза Соломина ни о чем больше не собиралась думать.

20

— Вы это... серьезно? — Лиза подняла на Ксению Петровну глаза, в которых стояло недоумение. Похоже, она не могла поверить, что это касается ее. Все то, о чем говорит эта женщина, — о ней? Точнее, о ее матери, об отце и о... Надежде Сергеевне, которой больше нет на свете... — А... — выдохнула она, но звук был похож на стон. — Нет, я не могу... — Лиза качала головой, чувствуя, как дергается пульс на виске.

— Я спрашивала тебя, на самом ли деле ты хочешь знать, — Ксения Петровна вздохнула и откинулась на спинку стула. Она смотрела на Лизу через стол, поверх монитора компьютера. Тот тихо шелестел, а экранная сторожиха Мурка всхрапывала во сне.

— Я хотела и хочу, — сказала Лиза. — Но это так... Я хочу знать, если бы на месте Надежды Сергеевны оказалась другая женщина, допустим, вы... Я была бы какой? Другой?

— Да, — просто ответила Ксения Петровна.

— Но почему тогда это не были вы?

Ксения Петровна засмеялась:

— Не хотела дарить еще одному человеку свой характер.

— Вам не нравится ваш характер?

— Мне — нравится, — засмеялась она. — Но больше никому.

Лиза улыбнулась:

— Мне нравится. Еще ваш характер нравится мне.

Ксения Петровна пожала плечами:

— Но я тебе не чужая. Я твоя крестная мать. Должно быть у нас что-то общее... Но, если серьезно, я не тот доктор, который вошел бы в историю, привив себе черную оспу.

— Вы просто творец, да? — тихо спросила Лиза. — А на самом деле вы чувствовали себя создателем? — Лиза подалась к ней, Ксения Петровна наклонила экран ноутбука, чтобы следить за лицом крестницы.

— Нет, я не заносилась так высоко. У меня хватило ума не равнять себя с Создателем. Я была руководителем процесса. В результате которого на свет явилась Лиза Соломина. — «Руковожу до сих пор», — добавила она мысленно.

— Невозможно поверить, — Лиза качала головой.

— Придется. Но — правда за правду. Я тоже хочу тебя кое о чем спросить. Хотя я, как ты знаешь, больше не занимаюсь тем, чем тридцать лет назад. К тому же весь процесс поставлен на поток, но я была в числе первых. А ты мой... материал. — Она засмеялась. — Скажи мне, ты чувствовала что-то особенное, необъяснимое по отношению к отцу, к матери?

— Да, — сказала Лиза. — К матери. Она ко мне тоже.

— Вот как? — Ксения Петровна еще ниже опустила крышку ноутбука. Она хотела видеть Лизины плечи, потому что они у человека возбужденного говорящие. — Что же?

— Мы все время всматривались друг в друга, как будто хотели что-то найти. — Лиза сощурилась, потом подняла руку и убрала челку со лба. Он потный, заметила Ксения Петровна. — Теперь я понимаю, что она хотела увидеть. Но не знала, что сама стремилась высмотреть в ней. Но я хочу знать все. Точно, до деталей. — Она усмехнулась. — Возможно, мне тоже понадобится такой опыт.

— Нет, с тобой все в порядке, — сказала Ксения Петровна. — У твоей матери была врожденная неразвитость матки, а яичники не вырабатывали яйцеклетки, это если говорить обыденным языком. Поэтому мы пересадили донорскую, от Надежды.

— А... от отца... что?

Ксения Петровна засмеялась:

— То, что нужно для оплодотворения. Сперматозоиды. Тут все чисто. Так что ты...

— Ты моя дочь, — говорил он мне, когда сердился на маму. — Только моя, больше ничья. И еще он говорил: «Ты наша дочь на троих». А я-то думала, что третий участник — я. Я сама. — Лиза засмеялась.

— Какое самомнение, — улыбнулась Ксения Петровна. — Это уже твой характер.

— Я... не чувствовала... свою мать. Не могу объяснить, — Лиза прикусила губу. — Но отца понимала с полуслова, он только собирался что-то сказать, а я заканчивала фразу. С матерью все иначе. Я переспрашивала ее. Она сердилась, когда задавала вопрос, а я долго молчала. Она едва не впадала в истерику. Отец успокаивал ее. А мать подступала ко мне и говорила: ну почему, почему ты молчишь? Со мной?