Читать книгу "Курбан-роман - Ильдар Абузяров"

И у меня такое чувство, что это, конечно, красиво – но как-то без огонька. Без восторга. И секс оказался самым обыкновенным. И вовсе она не Мапут, а обыкновенная Эммануэль – парижская блядь, дешевая безделушка. Ее поцелуи становятся мне в тягость. И я, как Дэвис к Колтрейну в Париже, поворачиваюсь к ней спиной, размышляя: неужели эти дельцы, что организуют гастроли, или спонсоры, что платят за концерт огромные деньги, неужели они не могут найти пару-другую тыщенок, устроить кастинг и выбрать идеальную женщину: умную, красивую, утонченную, с неповторимым шармом. И подсунуть ее тому же Дэвису перед концертом.

Вот она улыбается ему очаровательной улыбкой – когда они гуляют по Елисейским полям. И Дэвис увлекается, ведь это так легко – увлечься в первый день. Это всегда таинство – первые шаги.

А потом, когда Дэвис загорится, – извини, Майлс, ты, конечно, супер, и я даже чуть-чуть влюблена в тебя, но, к сожалению, я обручена с другим мужчиной, хотя я буду помнить о тебе всегда, ты из тех немногих, кто пробудил мою фантазию, – и легкий стремительный поцелуй в губы.

И это за десять-пятнадцать минут перед концертом. А когда трубач, выпив вина, выйдет на сцену, в первом ряду он увидит ее рядом с толстым, лысым и некрасивым женихом.

Вот тогда это будет джаз – музыка боли страдания и сублимации…

Почему мужчины, которые так любят играть с женщинами, не додумались до подобного?.. “Дырявый Доктор Джон Трипперная Ночь”…

А сейчас? Что мы имеем сейчас? Дэвис приехал в Париж, спустился в первое попавшееся кафе, познакомился с симпатичной девушкой. Она ему отдалась за полчаса до концерта. И он понял, что это опять не то. Что нет в мире совершенства и красоты. И любви тоже нет. А лишь пустота. Все ведет к пустоте. И теперь его труба тускло и жалобно поет об этом. Даже не поет, а висит на гвозде.

И когда эта тусклая труба на гвозде, как изгиб твоего бедра, отразилась в моих глазах, ты все поняла.

– Тебе со мной скучно?

“Да, – должен был ответить я, – да, мне с тобой скучно”.

“Baby, won't you please come home?” – “Детка, не пойти ли тебе домой?” – Фрэнк Синатра.

Ее ошибка была в том, что она слишком быстро согласилась со всем и подпустила меня к себе. Не мучила, не держала на расстоянии. Не заинтриговала, не пыталась блефовать. Не заставила сомневаться в превосходстве: легче отдаться, чем биться один на один.

А все потому, что я раскусил тебя первым, – ты ведь не спишь с мужчинами, которых не любишь?

15

Но одно дело подумать, а другое сказать. Как сказать такое женщине, которая лежит рядом с тобой и целует тебя, постоянно тянется к твоему телу дрожащими губами – “пш-пш-пш” – откуда такая мания поцелуев?

И опять я пожалел ее и промолчал… А на жалости любви не построить. Жалость слишком разрушительна. Когда пустое сердце пытается выдавить из себя любовь, ему становится “не в ритм”. И мне тоже стало “не в ритм” тоскливо… И, куря сигарету “LM”, я сказал лишь:

– Нам надо выкарабкиваться.

А выкарабкиваться – это значит говорить. И мы начали говорить, говорить, говорить. Точнее, говорила она. Говорила обо всех своих мужчинах. О том, как они оставляли ее один за другим. Оставляли все до последнего, оставляя лишь остов разрушенного корабля.

Хотя некоторых бросала она, так ей хотелось думать… А все началось с первой любви, и тут она рассказала совершенно убийственную историю о времени и пространстве…

Вот она, маленькая девочка, идет на первое свидание, еще не зная, к чему все это ведет. Идет, флегматично ковыряя в носу, – мальчики ей пока еще не нравятся, что в них хорошего, ну их, озорников и хулиганов. В школе она изгой, потому что у нее на зубах такая железная скобка. Вот откуда эта страсть постоянно цепляться губами, как скобами.

Итак, ты не знаешь, зачем ты идешь на свидание. Идешь скорее по наитию и по женскому наитию же надела платье старшей сестры на бретельках. Платье, которое тебе велико, и оно раскачивается, как колокол, поддуваемый ветром, и бьет тебя по худеньким бедрам: бум-бум-бум, – это уже начало отсчета времени твоего страдания, и твои тоненькие ножки, как язык колокола, – они дрожат и выдают твой будущий стыд.

Но ты терпеливо молчишь, потому что у тебя на зубах скобка, – она приучила тебя говорить только самые важные вещи (самые-самые важные) и еще отвечать на вопросы учителя. Не отсюда ли последующая любовь к профессору?

Твои худые ножки и неправильная, странная походка. Может быть, она сформировалась от тех ударов раскачивавшимся платьем, когда ты проделала длинный, тяжелый путь, сама не зная зачем. А может, от того, что впоследствии произошло на учебном фрегате. Ведь тот матрос, что пригласил тебя на свидание, – он был таким серьезным, как учитель, он казался взрослым и сказал, что останется дежурным по судну, и ты не смогла ему отказать…

Учебный юнкерский фрегат назывался “Овод”. Помнишь, как тебе было сложно идти по трапу, над пропастью темной воды: идет бычок, качается, вздыхает на ходу? Идет к “Оводу” – или в воду, если переставить несколько букв.

Про доску – это я к тому, что у каждой женщины должна быть доска, чтобы ходить-прыгать от одного мужчине к другому. Вот ты и прыгнула к старику – своей второй любви.

Вспоминаешь о том, как он позвонил по телефону и пригласил в ресторан “Алые паруса”, о существовании которого ты не подозревала, но почему-то вздрогнула… О том, как шла на встречу в неизвестное место, где у вас было назначено свидание. Даже не шла, а бежала. Бежала, потому что опаздывала. Опаздывала, потому что долго красилась и выбирала наряд. Яркий макияж и красный костюм показались подходящими. Но высокие каблуки мешали бежать, потому что ноги на таких тонких шпильках – “сейчас я упаду” – дрожали, будто ты вновь идешь по шатающейся доске трапа над темными потоками. По твоим мечтательным подсчетам этот старик как раз мог оказаться тем первым моряком. Ты старалась изо всех сил двигаться как можно быстрее, и чтоб никаких подтеков пота и туши. И никаких намеков на тушу быка – “идет бычок качается”.

Но ты все равно опаздываешь на пятнадцать минут. Официант говорит, что старик ушел пару минут назад, не доев бифштекс с кровью. Ты пытаешься найти его на набережной, у пивной забегаловки с красными раками и мордами и даже в самых злачных местах. Идешь уже медленнее, вглядываясь в лица и души мужчин: капитанов и матросов. Теперь тебе кажется, что время течет по-другому…

Психолог посоветовал тебе ходить во всем ярком, чтобы мужчины заглядывались. И ты одела красное, и тебя разглядывают с интересом все, кроме матросов мореходки в синих беретах, что так привлекают внимание проституток и вдов… Синие шапочки с помпошкой – образ твоей первой, с помпой, любви.

16

Потрясающая история потому, что тем матросиком, к которому ты ходила на учебный фрегат, мог вполне оказаться и я. Я ведь тоже учился в мореходке и тоже носил синюю шапочку-берет с белым помпоном.

Я тоже, как и многие мои сокурсники, водил во время дежурства в каюту девиц. Проституток и школьниц-нимфеток, отчаянно жаждущих первой любви. Разве разберешь в темноте бара, кто здесь проститутка и где здесь любовь, хоть первая, хоть вторая.