Читать книгу "Брак по-австрийски. Исповедь эмигрантки - Юлия Петрова"

Вскоре Петер пригласил меня в Италию. Причем не просто так, в отель. А на кемпере, так сказать всей семьей. Это было достаточно романтично и обещало нас по-настоящему сблизить. Я, конечно же, с радостью согласилась.

Только получилось, как всегда, ужасно. Мы поехали в Чесенатико – город на берегу моря. Погода почему-то сразу не задалась, а Петер начал раздражаться уже через час после выезда. К тому же, признаю, в закрытом пространстве с подрастающей кавказской овчаркой пахло, прямо скажем, не очень. Мы попали в дождь, а Билли закапал слюнями все сиденья. Стараясь приготовить что-то вкусненькое и экзотическое, я сделала пасту с брокколи, но Петер истерично заявил, что ее не любит. А на мою единственную попытку заняться-таки сексом он ответил: «Я не хочу! Ты умеешь вообще о чем-то другом думать?!» А потом добавил: «Вообще, если бы вас тут не было, я бы лучше отдохнул! Вечно все портите и мешаете!» Так что, как всегда, у нас ничего не получилось. И самым лучшим воспоминанием о поездке стал эпизод, когда я вместе с Билли, без Петера, ранним утром пошла гулять по побережью.

Именно там я внезапно поняла, как же нам хорошо вдвоем. И решила, что стоит попробовать другую поездку на двоих – только я и собака. Тем более оставался шанс, что Петер соскучится и все каким-то невообразимым образом наладится.

Но ничего не вышло.

Петер не стал возражать против нашего отъезда. Для дебютного вояжа я выбрала мюнхенское направление. Расстояние от нашего дома до Мюнхена составляло 160 километров, и я думала об этом с замиранием сердца. Никогда еще мне не доводилось так долго сидеть за рулем. Но я справилась.

Мы остановились в пригороде и сняли на ночь комнатку в гастхофе[18], где разрешалось поселяться с собаками. Билли сразу стал всеобщим любимцем, и гости норовили его потискать. Он не возражал. Билли вообще был слишком податливым для кавказской овчарки. И каким-то невероятно пугливым. Вечером я долго смотрела на него, спящего возле моей кровати, и мне было горько. Я чувствовала себя виноватой перед ним. Мне уже было понятно, что Петер наигрался и отстранился. Куда только подевались разговоры о том, как он хочет большую, сильную собаку! Но я не собиралась отказываться от своей ответственности. Кроме меня, о Билли было некому позаботиться. Мы оба были так одиноки! И так похожи. Нас обоих били ни за что.

На следующий день мы отправились гулять по Мюнхену, а к вечеру вернулись домой, в Тироль. Петер вроде даже обрадовался, и у нас был секс. Он сказал, что волновался за нас. Но, когда я спросила: «Очень?» – он ответил: «Нет, потому что ты училась вождению у меня».

Наши отношения немножко наладились, но буквально на пару дней. И уже скоро начались новые придирки, упреки и нарекания.

Тогда я снова уехала. Уже даже не спросив Петера – просто хлопнув дверью. Мне хотелось поехать на квартиру в Имст, но ключей у меня больше не было. Петер отобрал их, сказав, что нашел арендатора. Так что теперь квартира была занята, и мы с Билли ночевали в машине в лесу. Мне было страшно, однако вернуться домой я просто не могла. А Петер даже ни разу не позвонил, чтобы узнать, где мы.

Вернувшись утром домой и обнаружив, что муж как ни в чем не бывало уехал на работу, я поняла, что надо приступать к совсем уже крайним мерам. Наш брак – или, точнее, его осколки – надо было срочно спасать!

Я записала нас на прием к семейному психологу.

* * *

Никогда в жизни я не могла предположить, что докачусь до такого. Идти к какому-то дядьке, который будет копаться в нашем грязном белье и советовать, что нам делать! Но другого выхода уже не было. Оставался только маленький шанс, что третье, незаинтересованное лицо станет арбитром в наших разборках и поможет нам услышать друг друга.

Узнав о моей инициативе, Петер немедленно обложил меня последними словами и в очередной раз пригрозил развестись. Он отказался идти. Но я и не думала его уговаривать – я поставила мужа перед фактом. Он орал и махал руками, обзывал меня психичкой и утверждал, что это мне нужно пройти курс индивидуальной терапии. Тогда я молча взяла один из его обожаемых винных бокалов за пятьдесят евро и шлепнула об пол. Визгу было на полдома! Я уже взяла было второй бокал, но Петер быстро переменил свое мнение и, проклиная меня, согласился пойти. Увы, на нем срабатывала только такая вот тактика уничтожения вещей, и другого выхода просто не было.

Психолог оказался толстым длинноволосым тирольцем, который только и делал, что слушал наши пререкания. Сам он в разговор практически не встревал, а весь первый сеанс вообще молча просидел с блокнотиком. Когда я спросила, не хочет ли он нам что-то посоветовать, тот ответил вопросом на вопрос: «А сами вы как думаете, что можно сделать?» У меня на этот счет были вполне конкретные предложения, как то: научиться друг друга слушать и не перебивать, запретить физическую агрессию и бранные словечки, постараться проводить побольше времени вместе, установить какие-то правила поведения с системой штрафов и поощрений. Психолог внимательно послушал, сказал: «Это можно попробовать» – и назначил нам следующий сеанс, предварительно выписав счет на сто евро за сеанс сегодняшний. Когда мы вышли, Петер материл меня на чем свет стоит. Стало не только не лучше – стало хуже.

Но мы вернулись сюда еще раз. Теперь психолог совершил хоть какое-то усилие и начертил нам диаграмму наших взаимоотношений, в которой была куча фактических ошибок и которая сводилась к ключевой фразе: «Развод состоялся». Мы снова рассказывали о нашей жизни, перебивая и махая друг на друга руками, сыпали взаимными упреками, два раза я даже расплакалась, а Петер взбесился. Психолог невозмутимо записывал, подавал мне в нужный момент бумажные салфетки, а затем по обыкновению назначил следующий сеанс.

Так мы ходили к нему еще два раза. К концу нашего «оздоровительного модуля» единственным практическим результатом было выяснение причин, которые побудили нас обоих быть вместе. На вопрос психолога: «Что тебя привлекло в Петере?» – я долго перечисляла все качества, которые очаровали меня в будущем муже: его уверенность в себе, его доброта, его активность, его нежность (и куда только она подевалась!), его надежность и тэ дэ и тэ пэ. Петер же, услышав в свой адрес аналогичный вопрос, только пожал плечами: «Ну, не знаю. Она производила впечатление очень умного человека. Я думал, ей понравится у меня в доме и она захочет завести детей».

Вот так! Пожалуй, стоило с самого начала смотреть на вещи трезво и задать себе этот же вопрос: почему? А теперь оказалось, что Петер с самого начала видел во мне инкубатор с интеллектом. Я снова расплакалась, а муж покачал головой с видом «Ох уж эти бабы!».

Тогда психолог подытожил, что у нас серьезные проблемы, которые очень непросто решить. А то мы сами не знали! Он не забыл выписать очередной счет и предложил продолжить нашу так называемую «терапию» – забронировать следующий модуль из четырех занятий. Мне захотелось плюнуть ему в глаза. Он оказался совершенно бесполезен!

Естественно, продолжать мы не стали. Я чувствовала досаду и еще большее одиночество, поскольку передо мной внезапно всплыло горькое осознание, что любви у Петера, наверно, и не было никогда. Он женился чисто из своих, каких-то неведомых соображений – может, потому, что хотел отомстить бывшей, а может, потому, что ему меня, «невыездную», стало жалко. Я еще острее поняла, насколько я здесь одинока и насколько не нужна никому, кроме Билли. А на Петера вся эта терапия вообще никак не подействовала. Единственное, что он сказал: «Только зря четыреста евро промотали! Ну конечно, тебе все равно – ты ведь деньги не зарабатываешь, а только тратишь!» Я не стала напоминать ему, что сам же Петер меня на работу и не пускал. Это было вполне в его характере – обвинить меня в том, что он сам спровоцировал своим действием или бездействием.