Читать книгу "Юность под залог - Анна Богданова"

– Басенка! Я так по тебе соскучился! Ты не представляешь! Прямо сил никаких нет – аж все тело ноет! – И томление мужа передавалось Авроре, как электрический ток по проводу оставшейся, не совсем угасшей любви. И сладостная истома овладевала вдруг нашей героиней. В такие моменты она знала наверняка – уверена была как никогда, что не прожить ей без Юрика. Пусть он ревнив, пусть стал выпивать, пусть думает, наконец, что Ариша не от него, хотя прекрасно знает, что это не так. Пусть все будет как есть – она стерпит, уж переживет как-нибудь, потому что любит... Ну что ты будешь делать?! Любит она Метелкина, и все тут!

* * *

Что-то мы совсем забыли про Владимира Ивановича. А ведь он не выпал из жизни, пока Аврору окружала масса поклонников, пока Зинаида Матвеевна воспитывала Арину, пока Метелкин бесновался и ревновал супругу чуть ли не к фонарным столбам, придумывая в своем воображении фантастические истории ее измен! Гаврилов жил, дышал полной грудью, работал в засекреченном НИИ, по-прежнему воруя оттуда пластмассовые лотки, химические карандаши, бутыли ацетона и глицерина и толстые черные перчатки. И хоть жил Гаврилов под одной крышей с умалишенной (по мнению Зинаиды Матвеевны) Галиной Калериной, он остался неисправимым бабником и, как в старые добрые времена, ездил по местам своей грешно проведенной молодости вспомнить пережитое и покаяться или просто «катался на трамвайчиках» по две недели кряду, взяв в таинственном НИИ отпуск за свой счет. По приезде он дарил Калериной не кофточки с шарфиками в знак примирения, как это было в случае с первой женой, а все чаще награждал ее разного рода венерическими заболеваниями. Та поначалу удивлялась, потом каким-то непостижимым образом дала себя убедить супругу, что все эти неприятные болезни есть не что иное, как результат их еженедельного мытья в общественной бане:

– Там, Галюнчик, еще и не такое подцепишь! – вылупив глаза, кричал он, плюясь и отбивая мелкую дробь по чему придется. И Галюнчик верила, продолжая посещать рассадник заразы, будто подсознательно боясь докопаться до истины.

А Гаврилов гулял... И не просто «ходил налево», а гулял по-черному, внаглую. Он приводил случайных дам (несомненно, легкого поведения) с улицы домой, а если вдруг жена возвращалась раньше положенного, Владимир Иванович умудрялся с блеском выйти из положения:

– Одевайся быстрее! – шептал он очередной знакомой, швыряясь в нее ее же одеждой. – Давай, давай! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. – Что ты возишься! – шипел он и, натягивая брюки, бежал открывать дверь. – А-а! Галюнчик! Как я счастлив, что ты сегодня пораньше! Ты знаешь, кто у нас в гостях? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. – нервно стучал он костяшками пальцев по стене. – И не догадываешься! Моя троюродная сестра, дочь тети Маши! Ты помнишь тетю Машу?

– Не-ет, – мычала Калерина, а Владимир Иванович уже ловил сзади ее плащ.

– Ну что ты! Такая здоровенная тетка, на мужика похожа!

– Да я не помню, – отмахивалась Галина. – Ну что ты, Гаврилов, ей-богу!

– А это... Как тебя звать-то? – спрашивал он, как пишут в пьесах, «в сторону».

– Риммой.

– О! Римка! Ты скажи, скажи, как... Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. На мать-то похожа! Одно лицо!

– Ой! Гаврилов! А чего это вы так сидите? Какой же ты бестолковый!

– Что такое, Галюнчик? – с лицом херувима вопрошал Владимир Иванович.

– Что такое? Сестру-то хоть чаем бы напоил! Я сейчас в кондитерскую, а вы пока чайник поставьте! Я мигом, мигом! – И Калерина, накинув плащ (пальто или кофту – в зависимости от времени года, а то и вовсе ничего не накидывая), убегала в ближайшую булочную.

Вернувшись, она обыкновенно в недоумении разводила руками, озадаченно спрашивая супруга:

– Гаврилов! А где ж сестра-то?

– К другому брату мотанула! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук, – отстукивал он по столешнице и весело орал на весь дом: – Ах ты, мой Галюнчик! Ах ты дитя мое невинное! Настоящий ангел, а не женщина!

– Да хватит тебе, Гаврилов! Ой! Хи! Хи! – скривив свой рот-яму, в которую Владимиру Ивановичу порой нестерпимо хотелось плюнуть хоть разочек, говорила она, а он налетал на нее с разбегу и с жаром принимался целовать «настоящего ангела» в темные густые брови, напоминающие наросты «детенышей» на кактусе, в пучковатые, волосатые бородавки у губ и носа.

Конечно же, Владимир Иванович изредка, будучи твердо уверенный в своем полном излечении от очередного, перенесенного им венерического заболевания, позволял себе встретиться с любимой бывшей женушкой. Либо на нейтральной территории, где-нибудь на лоне природе, в отдаленном месте, до которого нужно еще добираться на электричке (но это исключительно в теплые месяцы). Либо на квартире у Зинаиды, когда Геня уезжал в командировку, а Ариша спала крепким детским невинным сном.

Вот вкратце вам жизнь Владимира Ивановича, если не считать тех пакостей, которые он продолжал делать ежедневно, поскольку не мог существовать без этого спокойно, и мелких попоек с незначительными драками.

Итак, снова наступила весна. И Любашка – двоюродная Аврорина сестра, дочь Ивана Матвеевича, того самого, что был случайно подстрелен своим товарищем рядовым Быченко в мягкое место в начале войны, и химички Галины Тимофеевны, которую Гаврилова застукала много лет назад с мужем своим в кульминационный момент сексуального наслаждения, решилась во второй раз выйти замуж.

Любаша познакомилась с Николаем Васильевичем Кротько в тот знаменательный вечер в ресторане «Ромашка», когда вся ее родня отмечала... Впрочем, Любаша так и не поняла, что отмечало теткино семейство в «Ромашке»: то ли возвращение Юрика Метелкина из армии, то ли прошлогодний Аврорин день рождения, то ли уход самой Зинаиды Матвеевны на заслуженный отдых... Давно это было – около четырех лет назад. За это время Галина Тимофеевна сумела своим доблестным, самоотверженным и, заметьте, совершенно бесплатным трудом заработать прекрасную трехкомнатную квартиру для дочери в новеньком, только что отстроенном доме. Она пожертвовала своей преподавательской деятельностью ради счастья единственного чада, что, надо сказать, далось ей не так уж легко, одна лишь мысль грела ее сердце: Любаха отныне будет жить отдельно. Димочку она, конечно, возьмет на себя – вплотную займется воспитанием внука и его образованием (не зря тридцать лет в школе отпахала!), следуя примеру Зинаиды.

Однако вернемся к сцене знакомства Аврориной двоюродной сестры с Николаем.

Они познакомились в момент празднования неизвестно чего, когда вечер уж достиг своего наивысшего накала. Половина присутствующих в ресторане «Ромашка» танцевала, другая половина швырялась друг в друга стульями, бурно выясняя отношения.

– Девушка, можно вас пригласить? – услышала Любаха у себя за спиной и, не глядя, не видя, кто ее приглашает, не раздумывая, моментально согласилась, слишком уж как-то оживленно кивая головой, выкрикивая с набитым ртом:

– Да-да, конефно! – Она вскочила со стула и повисла на шее незнакомца в очках в толстой темно-коричневой роговой оправе – он, смело обхватив ее за талию, притянул к себе. – Ой! – Любаша ойкнула от этакой решительности со стороны партнера и, положив голову ему на плечо, сладостно прикрыла глаза.