Читать книгу "Во имя любви к воину - Доминик де Сэн Перн"

В это же самое время откровения «News Week»[29], касающиеся обращения американских солдат с книгами Корана, принадлежавшими мусульманам-заключенным на базе в Гуантанамо, спровоцировали волну протеста в стране.

Джелалабад поднялся, и в этот раз ничто не могло помешать взрыву недовольства. В течение двух дней тысячи манифестантов заклеймили поведение американских солдат, выкрикивая: «Смерть Соединенным Штатам, смерть Джорджу Бушу! Да здравствует ислам, да здравствует Коран!» Здания Министерства по делам женщин, ООН, афганской избирательной комиссии и многочисленных неправительственных организаций, консульство Пакистана были осаждены и разрушены. Итог двухдневных беспорядков: четверо убитых и 71 раненый. Сотни иностранцев были эвакуированы. Я представляла «наш» дом, окруженный военными, а Шахзаду — жертвой шальной пули или, наоборот, привилегированной мишенью. Все могло произойти при этих беспорядках. К счастью, телефон позволял нам связываться в любую минуту.

Дорога на Джелалабад была закрыта, велись работы по ее восстановлению. По маршруту Кабул — Сароби нужно было ехать по старой дороге, которая проходила через земляные валы. В утренние часы она была неописуемо прекрасна, как в библейские времена. Я нуждалась в этой красоте, она меня очищала, захватывала. И что с того, что приходилось тратить семь часов на дорогу вместо пяти? Это было неважно.

Слухи подтвердились: мой контракт в посольстве Франции не будет продлен. Я удвоила силы, надеясь, что новый посол сможет исправить ситуацию. Но это не мешало мне убегать из Кабула при первой же возможности. Условия безопасности в посольстве были намного гибче, чем в агентствах ООН, где каждый сотрудник был снабжен радиодатчиком и должен был ежевечерне, в один и тот же час, пытаться уловить свой кодовый номер в нескончаемом скучном потоке звуков, чтобы ответить на него личным паролем. Для тех, кто в одиннадцать часов вечера падал от усталости, это было бесчеловечно.

Выборы исполнительной власти приближались. Политическая гордость обуяла Шахзаду. Он намеревался выставить свою кандидатуру в Улуси Джирга, эквивалент депутатской палаты. Наблюдатели предвещали от пяти до десяти тысяч кандидатов на 249 мест в нижнюю палату и 420 — в местные советы.

Должен ли он туда идти? Друзья подталкивали его к этому, так же как и наследственность. Его отец, дед и даже прадед занимали политические посты и были членами правительств. Этот пост был назревшей необходимостью для Шахзады, который хотел открыто говорить о проблемах своего народа. Ему было что сказать. Он сможет тогда спрашивать с других, следить за циркуляцией денежных средств, которые редко доходили до населения, сможет добиваться льгот для людей. Он возмущался, что на пост главы района назначили неграмотного человека, который использовал потом рычаги власти, чтобы принять, например, в школу неграмотных, как и он, учителей. Но более всего он желал прекратить вражду между пуштунскими кланами. Они ослабляли страну и мешали выкарабкиваться из прошлого.

Я надеялась, что будут и другие кандидаты, такие же как он, — честные, близкие к реальности, без личных амбиций, надеялась на то, что они пройдут.

Будущий парламент уже вызывал повсюду подозрения. Президент Карзай заявил, что боевики, согласные сдать оружие, смогут участвовать в выборах. Я слышала, как афганский журналист с болью и обидой уверял: «Это будет призрачный парламент воров. Эти выборы — средство для отмывания грязных наркотических денег».

Чистота, с которой Шахзада шел на выборы, меня восхищала — ни личного богатства, могущего ему помочь, ни прибыльного бизнеса, никакой персональной поддержки со стороны правительства или влиятельной группы. Если он подаст свою кандидатуру, он будет вооружен лишь одним — своей честностью, Я слышала, как он говорил старейшине: «Я ни разу ничего не украл, это дает мне право представлять мой народ. Я готов предстать перед их судом, мне не в чем себя упрекнуть». Я была этим глубоко тронута. Я знала слишком хорошо, что политическая игра, где бы она ни велась, подчиняется тем же законам жестокости, иногда цинизма. И я знала также, что Шахзада не понимал тогда, насколько его иллюзии заставят его страдать.

В деревне жена удерживала его от участия в выборах: «На что мы будем жить, если тебя изберут? Как ты будешь кормить всю свою семью?» А ведь Шахзада один поддерживал человек шестьдесят. Если он выдвинет свою кандидатуру, ему придется уйти с поста главы Комитета по делам племен, а значит, потерять зарплату. Он даже не знал, какое депутатское пособие ему будут выплачивать, если его выберут. А если не выберут, он все потеряет. Еще одна огромная ответственность, ложившаяся на его плечи.

Я колебалась. В какие-то дни я разделяла беспокойство Кути и склонялась к отрицательному ответу, в другие — мечтала, как Шахзада расправит крылья. Мне случалось думать, что судьба поставила меня на его пути, чтобы я его подтолкнула, вселила веру в себя, чтобы он нашел свое место. Мы знали друг друга уже три года, и я заметила, что он больше не хмурит брови, ну, может, лишь в случаях, когда очень чем-то недоволен. Кути тоже заметила это и сказала: «Ты уже не такой диктатор, с тех пор как узнал Брижитт». Однажды я спросила, чему его научила война. Он задумался: «Война… Разве война когда-нибудь заканчивается?» Потом признался, что раньше был человеком бескомпромиссным. Должность Главы комитета по делам племен научила его избегать обидных, ранящих слов, сдерживать гнев. Мы видели, что понемногу он становится более человечным. Но теперь ему было тесно на этом посту.

«Брижитт, решение в твоих руках», — сказал он после долгих дней телефонных разговоров и противоречивых доводов. Я выдохнула: «Иди. Ты победишь». Жребий был брошен. С этого дня у Кути не было ни ночи без кошмара, как во времена войны в горах, когда ее муж сражался вдали от нее.

За три месяца до выборов против демократического процесса было развязано насилие. Один из кандидатов был убит, и в этот же день Шахзада рано утром собрался на похороны в Кандагар. В Кандагар? Логово антиправительственных повстанцев? Он что, с ума сошел? Шахзада засмеялся: «Не волнуйся, я буду в машине начальника полиции». Но ведь именно официальные лица и были излюбленной целью террористов Аль-Каиды. Как только он вернулся, сразу позвонил: «Знаешь, что с нами произошло? У нас украли обувь на пороге мечети!» Он вспоминал любое смешное происшествие, чтобы рассеять мои страхи.

Через десять дней эта самая мечеть Абдул Раб Ахунд стала местом страшной резни. Там проходила церемония, посвященная убийству того самого кандидата. Талибы направили две живые бомбы на мотоциклах в толпу, выходившую из здания. Их мишенью был начальник полиции Кабула, генерал Акрам. Двадцать убитых, пятьдесят два раненых.

Несмотря на возросшую опасность, телохранители Шахзады охраняли его даже с большим рвением, чем раньше, несмотря на мизерную зарплату.