Читать книгу "Дуди Дуби Ду - Андрей Остроумов"

…Когда появился Коля, братья слегка притормозили набиравшую обороты пьянку, захлопнули багажник и, посадив друга на переднее пассажирское сиденье, принялись хвастаться покупкой. Энгельс, расположившийся сзади, демонстрировал работу лампочек освещения салона авто и горделиво поглаживал обивку. А Маркс, заняв водительское место, завел машину и, периодически надавливая на педаль акселератора, кивая головой в сторону капота, как бы приглашал Колю насладиться звуком работающего на полных оборотах двигателя.

Совсем некстати слева от «Нивы» остановился милицейский уазик. Из него вышел крепкий румяный сержант с автоматом в руках, подошел к водительской двери и постучал в окошко. Некоторое время Маркс тупо смотрел на сержанта, а потом, резко включив передачу, надавил на газ и бросился по газонам наутек. Недолго думая, милиционеры включились в погоню. Так как ни на мигалку, ни на спецсигнал «Нива» не отреагировала, остановить ее милиционерам удалось лишь за ближайшим углом — с помощью свинца. Первые предупредительные пули ушли в небо, а вот две другие легли точно в цель. Одна в багажник, другая в заднее колесо. Нарушителей выволокли из машины, положили на землю, недолго поистязали их тела резиновыми дубинками, а потом покидали в уазик и повезли в отдел для установления личности. Из машины до отделения, куда их доставили, друзей вели, как негров на плантацию. Закованную в наручники процессию возглавлял трясущийся, обмочивший от страха колени Маркс. За ним, уже с двумя кандалами на запястьях, с разведенными в сторону руками, на языке жестов как бы поясняющими: "А вот и мы!" — шел бледный Энгельс, а замыкал невеликую шеренгу невозмутимый Коля с маленьким автоматом Калашникова из которого их всех едва не убили несколько минут назад.

Слава богу, что дежурный капитан оказался человеком сообразительным и с чувством юмора. Он забрал у Коли автомат, отдал его своим подчиненным и отправил их на улицу продолжать несение службы по охране общественного порядка. Потом он запер нарушителей в обезьянник, сделал себе чай и приготовился слушать.

Ситуация оказалась предельно банальной: милиционеры всего-навсего хотели выяснить у Маркса какой-то адрес, а тот, приняв с дурна ума группу ППС за суровых гаишников с изобличающей трубочкой наперевес и решив, что вот прямо сейчас его лишат прав за управление автомобилем в нетрезвом виде, пытался уйти в побег. Колю за неимением состава преступления капитан отпустил, а с братьями (разобрать, кто из них Маркс, а кто Энгельс, дежурному так и не удалось) разговор предстоял особый. Чтобы замять дело, требовалось искупить свою вину, а именно: облицевать туалет и ванную комнату в квартире начальника отделения и добыть к утру четыре автоматных патрона, израсходованных при задержании. В качестве залога дежурный офицер оставил у себя водительское удостоверение Маркса и Энгельса, велев завтра прибыть рано утром к отделению с инструментом и в рабочей одежде. Дело кончилось тем, что расстрелянные патроны стражи порядка простили, но вместо этого увеличили объем работ в два раза, за счет еще одного крайне нуждавшегося в ремонте клиента — теперь уже заместителя начальника РОВД.

В тот день Коля еще прочнее укрепился в мысли, что пьянство зло, но поступиться своими убеждениями и не выпить на День Победы, так удачно совпавший с именинами его начальника, он не мог себе позволить.

Веселье удалось на славу. На следующий день, ненастным похмельным утром десятого мая, Коля лежал в гамаке, натянутом меж банькой и растущей чуть поодаль яблоней, и силился понять лексическое значение отчего-то въевшегося в голову слова «завещание». Проснувшись, он положил палец себе на запястье, усилием воли открыл один глаз и, уставившись на секундную стрелку стареньких командирских часов, принялся считать пульс. Путем несложных арифметических вычислений определив, что пульс отбивал около ста пятидесяти ударов в минуту, Коля поймал себя на мысли: если так пить дальше, то недолго в скором времени и оградкой обрасти. А также осознал, что для подсчета ударов сердца тактильный метод можно было и не применять — в голове и без того колотило гулко и отчетливо.

""За" и «вещание», — поглядывая на остатки Вероникиного обелиска, разложил он в уме на составляющие этот назойливый нотариально-погребальный термин. — «За» и «вещание», — еще раз подумал Коля и, сняв с руки командирский хронометр, спрятал его в носок. — Это что же такое получается? Что, когда я умру, за моими вещами придут? Придут. Непременно придут. А чтобы люди не подрались, нужно конкретно рассказать им, что и кому достанется от меня на добрую память".

Мысли о смерти посещали Колю после каждого перепоя, поэтому он поставил для себя цель — пить нечасто, определив для этого всего лишь два знаменательных повода в году. Прочие события, отмечаемые по любой причине его многочисленным пьющим окружением, Коля игнорировал, за что его очень уважали жены пьющих товарищей и всегда ставили в пример своим непутевым мужьям.

Несмотря на то что пить категорически не хотелось, отвильнуть в этот раз Коле не удалось, потому что, как бы там ни было, но игнорирование заложенных в подсознание установок по всем индийским традициям и понятиям являлось поступком неправедным, да и чревато это было Божьей карой, чего Коля очень опасался. Он безвольно опустил руку с гамака вниз и, нащупав горлышко заткнутой хлебным мякишем бутылки, заботливо оставленной на опохмел кем-то из друзей, призадумался. А не нарушить ли сегодня свои железобетонные убеждения? Коля рискнул — знающие люди говорили, что сто грамм с утра очень помогают. Он откусил затычку, запихал ее за щеку, отхлебнул из бутылки, жуя еще не успевший пропитаться водкой мякиш, достал из кармана блокнот с ручкой и принялся писать:

"Завещание!

Сим завещанием завещаю! После моей смерти отдать принадлежащие мне по праву личной собственности часы командирские (одни). — Коля призадумался: — Что же у меня еще есть ценного? — Но, кроме кота Загрызу, печатной машинки «Ромашка» и набора немецкого инструмента, подаренного ему на день рождения воздыхателем Джулии Маратом Васильевичем, на ум больше ничего не пришло. — Печатную машинку «Ромашка» и кота Загрызу моему другу и начальнику Франковскому Арсению, под началом которого я работал долгое время и упокоился с миром на даче его сестры, перепив лишнего. Евгению Онегину (Конго) я передаю все исключительные права на написанные мной на печатной машинке «Ромашка» тексты, а братьям-близнецам Гуляевым — немецкий слесарный инструмент. Меня самого прошу кремировать прямо здесь, на месте моей кончины, по индийским понятиям, как Индиру Ганди. Пепел бросить в Ганг, а если не получится, то в Днепр, ниже Смоленска вниз по течению. Такова моля воля. Аум".

"Подобное лечится подобным" — эту латинскую фразу Коля даже умел произнести на языке оригинала, но сейчас упорно вспомнить не мог. Пересохшими губами страдалец приложился к бутылке еще раз и опорожнил ее до дна. В организме заметно потеплело, стучать в голове стало тише, и Коля, прижав к груди блокнот с завещанием, опять уснул.

Во сне он увидел свою подругу, танцующую танго с прекрасным индийским восьмируким божеством, Джулию в подвенечном платье рядом с Боном Джови, майора Рюмкина вместе с полковником Артемовым, корячившихся в камаринской под балалаечные рифы сельского тамады Никодима… Во сне балалаечник Никодим раскрыл Коле секреты своего таланта. Оказалось, что музыкальной грамоте самородок не учился никогда, но в своих трехструнных композициях был настолько виртуозен, что местный люд стал его подозревать, как в свое время европейская богема скрипача Николо Паганини, в связях с дьяволом. Продолжая наигрывать на балалайке песню дорогого Колиному сердцу американского рокера, Никодим по секрету пояснил, что виной сему не дьявольские происки, а воля Божья, в один из дней посоветовавшая ему пригвоздить нижним углом балалаечной деки свою мошонку к скамейке или к любому деревянному предмету, на котором исполнитель сидит. Именно там — рядом с тестикулами находится специальная акупунктурная точка с дальневосточным названием Вай Цы, при воздействии на которую из Никодима и его инструмента прут шлягеры и классические нетленки. И чем крепче давить, тем больше народ беснуется и хлопает в ладоши. Никодим поделился еще одним своим интересом: оказалось, что помимо музыки у него есть очень важное жизненное устремление — пчелы.