Читать книгу "Все люди смертны - Симона де Бовуар"

— Это и значит править? — спросил Карл.

Кровь отхлынула от его лица, уголок рта дергался. Целых два часа безмолвно слушал мой доклад и теперь, с тревогой глядя на меня, произнес: «Это и значит править?»

В Испании ему тоже пришлось пролить немало крови, чтобы усмирить мятежи. Репрессии продолжались. Каждый день в Валенсии, Толедо и Вальядолиде рубили головы, топор палача пресекал тысячи жизней.

— Терпение, — сказал я. — Придет день, когда мы искореним на земле зло. И тогда мы начнем созидать.

— Но зло сотворено нами, — произнес он.

— Зло влечет за собой новое зло, — сказал я. — Ересь взывает к палачу, за мятежом следует подавление. Все закончится…

— Закончится ли это когда-нибудь?

Весь день он молча бродил по дворцу; к вечеру прямо во время совета он рухнул в нервном припадке; в лихорадочном жару его перенесли в опочивальню. Как прежде, я сутки напролет провел у его изголовья, но слов, способных подать надежду, у меня не нашлось. Положение было тяжелым. Судьба послала нам блестящего военачальника — коннетабля Шарля Бурбонского, который рассорился с королем Франции и предложил свои услуги империи. Но подобное предательство стоило недешево, нам недоставало денег, наши истощенные войска были готовы взбунтоваться; нам также не хватало артиллерии; приходилось опасаться, что нас вытеснят из Италии.

Карл пролежал целую неделю. Вышло так, что он встал и сделал несколько неверных шагов по дворцу как раз тогда, когда во весь опор примчался гонец: французская армия была наголову разбита; от цвета французской аристократии осталась лишь половина; король оказался нашим пленником. Карл не проронил ни слова. Войдя в часовню, он погрузился в молитву. Затем он созвал советников и приказал временно прекратить военные действия на всех фронтах.

Меньше чем через год, 14 января 1526 года, был подписан Мадридский договор. Франциск отказывался от всех прав на Италию, признавал притязания Карла на Бургундию, выходил из антиимперской лиги и обещал Карлу помощь против турок. В качестве гарантии он оставлял заложниками своих сыновей. Карл лично проводил его до Торрейхон-де-Вилано, в нескольких лье от Мадрида. Обняв короля в последний раз, он, отведя его в сторону, сказал:

— Брат мой, полностью ли вы осознаете то, о чем мы договорились? Скажите честно, есть ли у вас намерение исполнить это?

— Я намереваюсь все исполнить, — ответил Франциск. — Если вы удостоверитесь в том, что я повел себя иначе, я соглашусь, чтобы вы считали меня врагом или отступником.

Я узнал об этих словах от Карла лишь на обратном пути, но я заметил очаровательную улыбку, которую французский король адресовал Карлу, видел, как он приподнял свою украшенную перьями шляпу, приветствуя императора широким жестом, потом во весь дух припустил по байоннской дороге.

Палец Карла Пятого пересек синий океан, остановившись в маленьком черном кружке: Веракрус!

Впервые географы нарисовали внешние контуры Нового Света — населенная большеногими индейцами Огненная Земля, где Магеллан обогнул мыс. На желто-зеленых континентах, омываемых морями, они начертали волшебные названия: Америка, Терра Флорида, Терра Бразилия. Я в свою очередь ткнул пальцем в новенькую карту: Мехико.

Это была всего лишь черная точка на листе бумаги, но это также была столица Кортеса, расположенная среди озер, отражавших ее великолепие, на нагорье с самым прозрачным воздухом. На месте сожженных старых кварталов Мазелтана, Текопана, Арталако, Кульпупана ныне были построены четыре района: Сан-Хуан, Сан-Пабло, Сан-Себастьян и Санта-Мария. В городе с широкими улицами возвышались церкви, больницы, монастыри, школы. А на окружавших столицу пустынных территориях уже возникали новые города. Я провел пальцем вдоль темной линии, обозначавшей Кордильеры-Анды с заснеженными вершинами, обозначив к западу от горной цепи девственные земли, где было написано: Терра Инкогнита.

— Эльдорадо, — мечтательно выдохнул я. — Писарро сейчас пересекает эти горы.

Я прикоснулся к линии, обозначавшей расположенный в трехстах семидесяти лье от островов Зеленого Мыса меридиан, который после Тордесильясского договора разделял португальские и испанские владения.

— Наступит день, — прошептал я, — когда мы сотрем эту границу.

Карл поднял взгляд к портрету Изабеллы: она улыбалась из рамы — прекрасная и величественная, со светло-каштановыми волосами.

— Изабелла никогда не сможет получить права на португальскую корону.

— Кто знает? — откликнулся я.

Взгляд мой, миновав Индийский океан, блуждал по землям пряностей, от Молукского архипелага до Малакки и Цейлона. Племянники Изабеллы могли умереть, или же, быть может, мы вскоре станем настолько сильными, чтобы развязать войну, в результате которой Карлу будут принадлежать весь полуостров и заморские территории: король Франции побежден, и у нас теперь развязаны руки.

— Вы ненасытны! — весело бросил Карл.

Он поглаживал шелковистую бороду, на его цветущем лице смеялись синие глаза; теперь это был мужчина крепкого телосложения, он выглядел почти моим ровесником.

— Почему бы нет? — ответил я.

— Нужно знать меру своим желаниям. — Он покачал головой.

Я оторвал взгляд от желто-синей карты. Я оглядел лепной потолок, гобелены, картины; в честь прибытия Изабеллы дворец в Гранаде затянули драгоценным шелками; в саду журчали фонтаны; вода струилась между олеандрами и апельсиновыми деревьями. Я подошел к окну. Королева медленным шагом прогуливалась по аллеям в окружении придворных дам; на ней было длинное платье из красновато-коричневого с золотистым отливом шелка. Карл любил ее. Он любил этот дворец, водоемы, цветы, красивые одежды, гобелены, сытное мясо, пряные соусы, любил смеяться. Вот уже год он был счастлив.

— Вы не хотите создать всемирную империю? — задал я вопрос.

— Нет. Завершим то, что начато. Этого достаточно.

— Мы завершим это, — кивнул я.

Я улыбнулся. Да, я не мог умерить свои желания. Я не мог прекратить обставлять дворец, любить женщин, слушать музыку, быть счастливым. Но мне нравилось то, что Карлу стала доступна такая умиротворенность. Мне вспомнился хилый новорожденный младенец, сонный подросток, нерешительный юноша, которого я мысленно обещал себе сделать императором; я восхищался этим спокойным красивым мужчиной, сознавая, что его могущество и его счастье сотворены мною. Я выстроил мир и дал жизнь этому мужчине.

— Помните? — спросил я его. — Вы сказали мне: «Я совершу великие дела…»

— Помню.

— И вот вы уже сотворили мир. — При этих словах рука моя легла на карту с волшебными названиями.

— Это благодаря вам, — произнес Карл. — Вы указали мне мой долг.

Успехи Кортеса, победа в битве при Павии, брак с Изабеллой представлялись ему ясным знаком того, что он повиновался Божьей воле. К чему сегодня сожалеть о смерти нескольких толп краснокожих или чернокожих? Восемь дней назад на рейде Санлукара я лично наблюдал за погрузкой растений и животных, отправляемых мною Кортесу с тем, чтобы он приспособил их к климату Индий. Армада готовилась поднять паруса и отплыть к новым континентам. На набережных громоздились горы тюков с товарами, которые грузили на галеоны и даже на военные парусники. Теперь в путь отправлялись не солдаты, а фермеры, колонисты. Карл посылал в Веракрус доминиканских и францисканских монахов, чтобы те занялись больницами и школами. По моему личному указанию был открыт широкий кредит толедскому доктору Николасу Фернандесу для снаряжения экспедиции; с ним ехали натуралисты, чтобы составить каталог американской флоры и фауны, и географы, чтобы выверить новые карты. Суда доставляли переселенцам в Новую Испанию сахарный тростник, побеги виноградной лозы, шелковицу, коконы шелкопряда, кур, петухов, баранов, овец; они уже разводили ослов, мулов, свиней, сажали апельсиновые и лимонные деревья.