Читать книгу "Бомба - Фрэнк Харрис"

— Нет, — ответили тюремщики, — пожалуйста, оставьте все и потерпите, через две минуты вернетесь к своим апельсинам.

Лингг уже держал в руках ящичек и, получив отказ, небрежно поставил его на кровать и перешел в «Адвокатскую пещеру». Поначалу полицейские не обратили внимания на ящик, обыскали всю камеру и в последнюю очередь подошли к кровати. Шериф Хоган взял ящик в руки, открыл его и бросил в коридор. К счастью, ящик отлетел слишком далеко, скользнул между прутьями решетки и упал этажом ниже, где сломался, и апельсины разлетелись во все стороны. Поняв, что произошло, Хоган подошел к перилам и посмотрел вниз. Он обратил внимание, что узники присматриваются к апельсинам, поэтому приказал принести фрукты наверх, но, отворачиваясь, успел заметить, что один из узников снял кожуру с апельсина, внутри которого было нечто совсем не апельсиновое. Тогда он сам сбежал по лестнице и схватил ящик. При более близком рассмотрении, судя по полицейскому рапорту, среди апельсинов были обнаружены три бомбы, спрятанные под апельсиновой кожурой.

После этого Лингга перевели в особую камеру номер одиннадцать, подальше от остальных, и с тех пор за ним следили и днем и ночью. Собирался он взорвать тюрьму? Или хотел использовать бомбы на месте казни? Понятия не имею.

Обнаруженные в камере Лингга бомбы привели всю Америку в состояние ярости и страха. В Чикаго началась паника, начальника тюрьмы ругали в газетах, не обошли вниманием и простых тюремщиков, и шерифов. Слишком много свободы получили узники. Анархисты — известные фанатики — убийцы — сумасшедшие — поэтому за ними надо следить, как за дикими зверьми, и убивать их надо, как диких зверей. Пресса была единодушна. Страх диктовал слова, которые писала ярость; но какими людьми были эти анархисты, вскоре стало очевидно по их делам. Их нельзя было замарать ни ложью, ни поношениями испуганных врагов, о них говорили их собственные дела, не боявшиеся дневного света.

Глава XIII

Из семи осужденных только один был американцем. Это был Альберт Парсонс. Чем выше поднималась волна проклятий в адрес остальных анархистов как иностранцев и убийц, тем сильнее американская толпа хотела сделать исключение для Парсонса. Толпа всегда жаждет крови или поднимает на щит, не сообразуясь ни с какой логикой. Ее герои — полубоги, ее враги — исчадия ада. Как я уже говорил, общественное мнение превратило Лингга в дьявола, чудовище, дикого зверя, и то же самое общественное мнение теперь пыталось сделать ангела света из Парсонса. Должен признать, он привлек к себе симпатии американцев. Парсонс не просто родился в Америке, он был южанином, который еще мальчишкой сражался за Конфедерацию, а после войны стал сторонником условий, поставленных Севером. В 1879 году лейбористы выдвинули его в качестве кандидата на пост президента, однако он отказался от этой чести.

Прошлое Парсонса убедительно доказывало, что он беспристрастен; пусть даже фанатик, если хотите, но человек высоких принципов, хороший человек, то есть не плохой. Даже самые злобствовавшие американцы не могли обвинить Парсонса в убийстве, в отличие от Лингга, Спайса, Энгеля, Фишера и остальных осужденных. Кроме того, полицейские не поймали его; с уникальным великодушием он сам пришел к ним, по собственному желанию встретился лицом к лицу с опасностью. Честность его мотивов, благородный характер, красноречие произвели глубокое впечатление на людей. Губернатор Оглсби, который заранее решил заменить смертный приговор Филдену и Швабу пожизненным заключением, не мог просто так отложить в сторону дело Парсонса. Все хотели осудить иностранных анархистов, но не привлекая к ним симпатий тем, что Парсонс тоже разделит их участь. Итак, в понедельник утром, то есть девятого ноября, капитана Блэка поставили в известность о том, что, если Парсонс подпишет прошение без всяких условий, губернатор пойдет ему навстречу, принимая во внимание его прежние заслуги.

Капитан Блэк, благородный человек, весьма почитаемый в Чикаго, тотчас поспешил в тюрьму и, как мог, принялся уговаривать Парсонса подписать прошение, в котором всего в нескольких словах без красочных нюансов и дополнительных условий была изложена просьба о помиловании. К своей чести, Парсонс наотрез отказался его подписывать.

— Капитан Блэк, я невиновен, — воскликнул он, — поэтому мне не нужна жалость. Я требую свободы и уважения.

Когда же капитан Блэк стал напирать на него, объясняя, что другого шанса не будет, Парсонс заявил, что не может воспользоваться этим шансом, даже если бы очень хотел.

— Если я не разделю судьбу своих товарищей, — сказал Парсонс, — это будет предательством с моей стороны, по меньшей мере, дезертирством. И за это меня мало будет повесить и тысячу раз.

Несмотря на все уговоры капитана Блэка, несмотря на мольбы жены, Парсонс стоял на своем. На другое утро губернатор обнародовал свое решение. Смертные приговоры Шваба и Филдена заменили пожизненным заключением, а приговоры Спайса, Фишера, Энгеля, Парсонса и Лингга оставили без изменений. Казнь была назначена на следующее утро.

Это решение никого не удовлетворило. Девяти из десяти американцев было плевать на Шваба и Филдена, однако то, что повесят Парсонса, который из верности своим друзьям не пожелал принять помилование, казалось чудовищным постыдным приговором даже самым горячим противникам. Одновременно они тешили свое тщеславие тем, что «единственным достойным человеком в шайке был американец по рождению». Скоро они лишились своих иллюзий, скоро они узнали, что среди презренных иностранцев есть человек, который сильным характером и мужеством на голову выше своих собратьев.

Все оставшееся время после найденных в воскресенье бомб Лингг находился один в камере № 11, лишенный права на свидания. Присматривать за ним по очереди с капитаном Осборном было поручено надзирателю Б. Прайсу. Капитан Осборн был добр к Линггу, который, естественно, отзывался на доброту, как часы на движение ходовой пружины.

Рано утром десятого числа Осборн передал Линггу решение губернатора и рассказал, как Парсонс, несмотря на все искушения, отказался просить о помиловании и ставить себя в исключительное положение. Услышав об этом, Лингг воскликнул:

— Великолепно, великолепно! Вот это поступок, Парсонс, вот это поступок!

Лингг снял с пальца кольцо и отдал его мистеру Осбор-ну, чтобы тот хранил его в память своей доброты к узнику.

— Подойдите к окну, — сказал Лингг, — и посмотрите на него. Стоит оно немного, но, может быть, в будущем вы будете ценить его больше.

Капитан Осборн подошел к окну, но не для того, чтобы посмотреть на кольцо, а чтобы скрыть свои чувства; и, пока он стоял возле окна, вдруг раздался взрыв, и его отбросило к стене. Прежде чем он успел что-то понять, дверь распахнулась, и в камеру ворвались два надзирателя. Дым уже рассеялся, и все увидели Лингга лежащим ничком на кровати в луже крови.

Что было потом, я узнал из сообщения в газете «The New York Tribune» от одиннадцатого ноября, не выказавшего симпатии к Линггу, однако великие дела и великие люди видны сквозь завесу невежества и ненависти, к тому же статьи о врагах трудно заподозрить в преувеличении их заслуг.