Читать книгу "Отдам осла в хорошие руки... - Марианна Гончарова"

Но, как известно, писатели и поэты — люди ранимые, подозрительные и очень обидчивые. Во всем они видят подвох, издевательство и покушение на творческую свободу.

Однажды пригласили Шпака в нашу городскую библиотеку, в клуб интересных встреч. Приехал он, такой — в значке, гладкий, как воробей летом. Он, наверное, все время думал, чтоб все увидели этот значок, и даже шел как-то левым боком, наваливаясь плечом на сопровождающих. А мы сидим в читальном зале, волнуемся: живой писатель, ко всему — подпольщик. Одна девочка, как потом оказалось, вообще решила, что он Ленина видел.

Приехал он. Директор библиотеки к нему навстречу.

— Здравствуйте, я — Алла Александровна Галкина. Галкина! — говорит Галкина.

А он:

— Шпак! — говорит. — Шпак!

Входит. А Лилька — такая яркая роскошная десятиклассница — ему цветы. Лильку всегда подсылают цветы вручать. Глядя на нее, гости обычно забывают, зачем приехали. Шпак — не исключение. Подпольщик-то он подпольщик, но Лилька такая, что даже мумия Тутанхамона голову приподнимет, чтобы ее внимательно рассмотреть. А если получится, то и потрогать.

Шпак глаза закатил и загулил, как сытый голубь:

— О! Какая у нас млодежь! Какой комсомол! — И Лильку за локоток. — О! Какая у нас смена! — И, как все, забыл, зачем приехал. — И как же зовут наш комсомол?

Лилька глаза долу:

— Лиля…

— А фамилия?

Шпак заинтересован безумно. Уже вцепился в Лильку, как ястреб в юную горлицу.

Лилька, наивно:

— Чибис…

Шпак вздрогнул, сглотнул плотоядно, ойкнул изумленно.

— Кэк-кэк? — переспросил.

— Чибис, — Лилька стыдливо.

Шпак заподозревал. Интересно, интересно… Директриса — Галкина, комсомол — Чибис… Поскучнел Шпак. Но цветы у Лильки взял. Сел, но на лице — букет чувств: обида, укор, удивление, смятение, недоумение…

Алла Александровна Галкина объявляет тем временем торжественно:

— А сейчас — отрывок из романа «С революцией в сердце» прочтет Наталья Сорока.

И тут Шпак увидел ухмылки на наших лицах и решил, что его позвали, чтобы поиздеваться. Нет, ну на самом деле — это уже перебор: сам — Шпак, директриса — Галкина, красавица — Чибис, декламатор — Сорока…

Шпак:

— Ах, так?!

Вылетел из зала, побежал к машине. А тут, как назло, опоздавшая к началу встречи учительница бывшая, в парике. Поэтесса «кровь — любовь». Бежит к нему наперерез и рукописями размахивает:

— Не сочтите, прочтите! — и ему вслед: — Я Уткина! Я — поэтесса Уткина!..

Шпак жаловался в райком партии. Приезжал инструктор, проверял документы. Лилька и Наташа приносили свои комсомольские билеты и свидетельства о рождении. Инструктор в справке так и написал: что директор библиотеки — действительно Галкина, комсомолки-активистки клуба интересных встреч — Чибис и Сорока, ветеран труда, бывшая учительница, — действительно Уткина. И что никакого подвоха в этом не было.

Поставил дату и свою подпись — Снигур. Что в переводе с украинского означает «снегирь».

Кот водоплавающий, который хмыкал

Нет, какая все-таки странная, на чужой взгляд, наша семья! Мы просто удивительные дураки — чем очень гордимся. И все это знают. А иначе зачем все, как один, волокут к нам всяких животных — брошенных, лишних, найденных где-то? По миру о нас пошла такая слава, что теперь животные даже без помощи человека находят к нам дорогу. Приходят, прилетают, приползают и рвутся прямо в дом, даже не здороваясь, уверенно полагая, что именно здесь они найдут приют, еду и хорошего собеседника. И мы от них никогда не отворачиваемся.

Дело в том, что наш папа всегда мечтал иметь коня. Иногда он, глядя на коня в журнале, на фотографии, по телевизору, в мультике про трех богатырей или пропустив рюмочку-другую в теплой компании, вдруг вздыхал тяжко и тогда говорил: «Вот бы мне коня… Был бы у меня ко-о-онь, ох, тогда бы я…» И поскольку коня нам держать решительно негде, то мы, пытаясь компенсировать нашему папе отсутствие коня, забиваем дом всяким симпатичным зверьем, чтобы хоть как-то скрасить его богатырскую кручину.

Однажды пограничники с соседней заставы поздно вечером привезли двухнедельного щенка-сиротку. Мы по очереди вставали к нему ночью, а я так вообще спала, свесив голову вниз, чтобы Чак (мы его так назвали), устроившийся на коврике рядом с кроватью, мог меня видеть и не чувствовал себя одиноким.

Потом дочка Лина в кулачке принесла слепого котенка, завернутого в лист лопуха, — вот это была морока! Кормили его молоком из пипетки, выхаживали, ждали, когда глазки откроет. И сколько радости было, когда однажды утром дети заорали: прозрел! Прозрел! Чак помогал в воспитании котенка активно, грел его по ночам. Кот так и спал потом всю свою жизнь у Чака на животе, зарываясь в длинную шерсть. То есть кошка. Лайма. Котят приносила два раза в год. А в урожайные годы — даже четыре или пять. И всех Лайминых детей приходилось пристраивать в хорошие руки, попутно прослеживая их судьбу и отнимая у тех, кто плохо с ними обращался.

Даня, сын мой, всю зиму как-то воспитывал двух жуков — Шварценеггера-отца и Шварценеггера-джуниора. Они от постоянного тепла, а может, и от изумления не уснули, очень резво возились в своей банке, что-то жизнерадостно закапывая и припрятывая, — словом, вели здоровый, совсем не зимний образ жизни и к весне дали потомство. Даня — его надо знать — заботился о них как о последних жуках, существующих на планете, а в мае выпустил все, что получилось. А чтобы утешить нас, принес домой семью белых крыс — мистера и миссис Грызли, которых выселили из дома его одноклассницы за изобретательность и шкодливость. Уж как я уговаривала Даню отнести их туда, где взял, — нет, назад их категорически не брали, мотивируя отказ сомнительным «взял так взял».

И тогда переполнилась моя чаша терпения, и я заявила: «Или я, или эти Грызли с их голыми хвостами!» И вышла на улицу с зонтиком. Потому что шел дождь. Так я и стояла немым укором перед нашими окнами. А из окна на меня со слезами на глазах смотрел мой сын, нежно прижимая к сердцу крысиную парочку. Потом он, конечно, спустился ко мне во двор и признался, что не может выбрать, кто ему дороже — я или крысы. Ведь я без него еще смогу протянуть — хоть в тоске и печали, но просуществовать смогу, — а вот крысы точно погибнут. Ведь он за них в ответе. А крысы в это время нежно теребили своими розовыми, абсолютно человечьими ручками воротник Даниной рубашки, с укором на меня поглядывая хитрыми бесстыжими глазками.

Крысы оказались обаятельные и умные. Только вот дома у нас каждый день была невероятная суета: Чак очень не любил мистера и миссис Грызли; кошка, наоборот, их любила и заодно любила наших попугаев, причем любовь эта носила чисто гастрономический характер. Крысы, в свою очередь, норовили съесть все, начиная с обоев на стенах и Даниного пластилина и заканчивая яркими хвостами попугаев. Попугаи же обожали прогуливаться по полу, кланяясь и вальсируя, чем провоцировали охотничьи инстинкты и кошки, и собаки, и семейства Грызли. А в целях самообороны наши птицы больно щипались и клевались. Иногда могли попасть и в глаз. И когда нам нужно было уйти из дому, мы сначала отлавливали и рассовывали всю эту братию по разным комнатам, углам и клеткам, чтоб они друг на друга не охотились и не ели что ни попадя.