Читать книгу "Платформа - Мишель Уэльбек"

– Да.

Я ответил мгновенно, без колебаний; это было самое простое реше­ние из всех, какие мне когда-либо приходилось принимать.

Мы увидели Жана Ива, выходившего из массажного салона. Валери махнула ему рукой, и он подсел к нам; она изложила ему свой план.

– Что ж, – сказал он задумчиво, – полагаю, это можно уладить. Руководство «Авроры», конечно, удивится: ты просишь о понижении. Твоя зарплата уменьшится по крайней мере вдвое, но иначе невозможно, не­ справедливо по отношению к другим.

– Знаю, на зарплату мне наплевать, – ответила она.

Он снова посмотрел на нее, удивленно покачивая головой.

– Если ты так решила… если ты так хочешь… В конце концов, «Эльдорадором» руковожу я, – сказал он таким тоном, будто только сейчас это понял. – Я имею полное право назначать руководителей городков по своему усмотрению.

– Значит, ты согласен?

– Да. Я не могу тебе запретить.

Странно ощущать, что жизнь твоя вдруг полностью меняется; сидишь, ничего особенного не делаешь и чувствуешь, как все переворачивается вверх дном. За ужином я молчал, погруженный в раздумья; Валери забес­покоилась.

– Ты уверен, что хочешь жить здесь? Ты не будешь жалеть, что уехал из Франции?

– Нет, я ни о чем жалеть не буду.

– Здесь нет никаких развлечений, нет культурной жизни.

Я это понимал; я много размышлял о нашей культуре; она представ­лялась мне логичной компенсацией нашего несчастливого бытия. Тео­ретически можно вообразить культуру совсем иного рода, праздничную и лирическую, рожденную в мире счастья; впрочем, это только предпо­ложение, к тому же абстрактное и уже не имевшее для меня никакого значения.

– Тут есть TV-5, – отвечал я с безразличием.

Она улыбнулась: канал TV-5, как известно, один из худших в мире.

– Ты уверен, что не будешь скучать? – настаивала она.

Мне доводилось испытывать в жизни страдания, подавленность, страх, но мне никогда не приходилось скучать. Я не имел ничего про­тив бесконечного, глупого повторения одного и того же. Конечно, я не обольщался и понимал, что оно мне и не грозит; я знал, что несчас­тье могуче, цепко, изобретательно; но однообразие меня не пугало. В детстве я мог часами перебирать на лугу трилистники клевера; за мно­гие годы мне ни разу не попался клевер с четырьмя листиками; но я не огорчался и не испытывал разочарования; я мог бы точно так же пере­считывать травинки; все трилистники казались мне бесконечно одина­ковыми. И бесконечно красивыми. Однажды, когда мне было двенад­цать лет, я взобрался на верхушку опоры высоковольтной линии, расположенной в горах. Пока я карабкался вверх, я не смотрел под но­ги. Стоя наверху на площадке, я обнаружил, что спускаться будет очень трудно и опасно. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись горные хребты, увенчанные вечными снегами. Куда проще было бы остаться на месте или прыгнуть вниз. Меня удержало только одно: я представил себе, как я разобьюсь в лепешку; иначе, наверное, я бы мог бесконеч­но наслаждаться полетом.

На другой день я познакомился с Андреасом, немцем, жившим здесь уже десять лет. Он был переводчиком, а потому мог работать и тут; раз в год он ездил в Германию на книжную ярмарку во Франкфурте; когда у него возникали вопросы, он задавал их через Интернет. Ему посчастливи­лось перевести несколько американских бестселлеров, в том числе «Фирму», что обеспечивало ему приличные доходы, а жизнь в Краби не­дорога. Прежде он почти не встречал здесь туристов и очень удивился неожиданному нашествию соотечественников; отнесся к этому без вос­торга, но и без неприязни. Его связь с Германией давно ослабла, хотя по роду занятий он постоянно пользовался немецким языком. Он женился в свое время на тайке, с которой познакомился в массажном салоне, и имел от нее двоих детей.

– Трудно ли здесь… э-э… иметь детей? – спросил я. Вопрос прозвучал для меня самого нелепо, словно бы я спрашивал, трудно ли завести собаку. Откровенно говоря, я всегда испытывал некоторое отвращение к детям; они представлялись мне маленькими чудовищами, которые только и делают что какают и истошно вопят; мысль о ребенке никогда не приходила мне в голову. С другой стороны, большинство супружеских пар, как известно, производят на свет детей; не знаю уж, радуются они этому или нет, но жаловаться вслух не осмеливаются. Вообще-то, сказал я себе, обведя взглядом туристический комплекс, на такой территории как раз, пожалуй, и можно растить детей: гуляли бы себе между бунгало, играли бы с какими-нибудь палочками или не знаю с чем.

По словам Андреаса, растить тут детей чрезвычайно просто; в Кра­би есть школа, в нее можно ходить пешком. Тайские дети не похожи на европейских, они не раздражительные, не капризные. Родителей уважа­ют, чуть ли не боготворят, этому их никто не учит – они впитывают это с молоком матери. Когда он приезжал к своей сестре в Дюссельдорф, по­ведение племянников приводило его в ужас.

Благотворное воздействие культурной традиции на молодое поколе­ние лишь отчасти развеяло мои сомнения; я успокаивал себя тем, что Ва­лери только двадцать восемь, а потребность в детях обычно одолевает женщин к тридцати пяти; но, впрочем, если нужно, я готов был иметь от нее ребенка: я знал, что такая мысль у нее появится обязательно. В кон­це концов, ребенок – это всего-навсего маленькое животное, правда со зловредными наклонностями – скажем, вроде обезьянки. Из него мож­но даже извлечь какую-нибудь пользу, например, я мог бы научить его иг­рать в «Миль борн»[22]. «Миль борн» – моя страсть, и страсть неутоленная: с кем мне играть? Конечно уж, не с коллегами по работе и не с художни­ками, которые приносят мне свои проекты. С Андреасом? Я смерил его взглядом: нет, не подойдет. Но в целом он выглядел человеком серьез­ным и умным; с ним стоило поддерживать отношения.

– Вы хотите остаться здесь… насовсем? – спросил он меня.

– Да, насовсем.

– Так лучше, – кивнул он в ответ. – С Таиландом очень трудно расстаться. Если бы мне сейчас пришлось отсюда уехать, не знаю, как бы я это пережил.

15

Дни пролетели с ужасающей быстротой; пятого мы должны были уез­жать. Накануне вечером мы ужинали с Жаном Ивом в ресторане гости­ницы. Лионель от приглашения отказался, пошел смотреть на Ким. «Мне приятно видеть, как она танцует почти обнаженная перед мужчи­нами, и знать, что потом она будет моей», – сказал он нам. Жан Ив по­смотрел ему вслед.

– Наш газовщик делает успехи… Он уже проявляет склонность к извращениям.

– Не смейся над ним, – возразила Валери. – Я начинаю понимать, что ты в нем находишь, – добавила она, обернувшись ко мне. – Он трогательный парень. Во всяком случае, отпуск у него удался на славу, это точно.

Смеркалось; в домах зажигались огни. Последний луч заката догорал на золоченой пагоде. С тех пор как Валери сообщила Жану Иву о своем решении, он на эту тему больше не заговаривал – до самого прощально­го ужина; теперь он заказал бутылку вина.