Читать книгу "Сын епископа - Кэтрин Куртц"

Дугал никогда раньше не видел церемонии посвящения, и не заметил, когда церемония отклонилась от обычной мессы. Тяжело уследить за действиями полудюжины священников, когда привык видеть одного-единственного, да и знакомые слова приобретают странный оттенок, когда исполняются целым хором. Повторяя действия окружающих, он становился на колени и вставал, подавив в себе отвращение и ненависть, когда епископы-предатели собрались перед троном, на который Лорис не имел никаких прав, и главный изменник кратко зачитал главные обязанности епископа. После этого Джудаеля поставили перед Лорисом, чтобы он ответил на ритуальные вопросы.

– Нежно любимый брат мой, – торжественно произнес Лорис, – древний обычай предписывает, чтобы тому, кого выбрали, чтобы стать епископом, было публично задано несколько вопросов, чтобы люди могли удостовериться, что этот человек будет честно хранить веру и исполнять свои обязанности. Поэтому я спрашиваю тебя, Джудаеля Меарского, действительно ли ты веришь, что призван Святым Духом служить до конца твоих дней в должности, доверенной нам святыми апостолами, которая может быть дана тебе наложением наших рук?

– Да, – ответил Джудаель.

– И дух твой тверд в решимости преданно и неуклонно проповедовать Евангелие Господа нашего?

– Да.

Ритуальный диалог продолжался, но у Дугала не было никакого желания слушать его. Вне зависимости от того, что скажет Джудаель, и безотносительно того, насколько набожен был этот человек, прежде чем он присоединился к заговору Лориса, Дугал был уверен в том, что Джудаель Меарский будет проклят за участие в этом осквернении святого обряда так же как в том, что он верит в Бога. Почему Бог не покарает его смертью? Неужели даже в храме нет места справедливости?

Еще он очень боялся за Истелина, хотя это беспокойство было больше о теле человека, а не о его душе. Он не мог не восхищаться храбростью этого человека – принужденного освятить происходящее своим присутствием, но твердого в своей решимости не поддерживать это в своем сердце – но Дугал был более практичен. Он спрашивал себя, правильно ли он сделал, выбрав более легкий путь, изображая согласие с теми, кто, по его убеждению, были не правы, или Истелин был все-таки прав: то, на что пошел Дугал, обесчестило его. И насколько далеко он готов зайти, если преставится возможность… – Любимые братья и сестры, – пропел Лорис, поворачиваясь лицом к собравшимся, – позвольте нам молиться за этого человека, избранного служить Церкви Господа нашего. Позвольте нам молиться, чтобы Всемогущий Господь наполнил его своей благодатью.

Дугал вместе с остальными опустился на колени, наблюдая как клятвоотступник Джудаель простирается ниц перед алтарем, а остальные епископы встают на колени вокруг него, и даже Истелина опускают на колени рядом с его складным креслом. Хор начал ектенью, которую Дугал смог узнать, несмотря на все приукрашения, которая затем плавно перетекла в перечисление ангелов и святых, призываемых благословить посвящаемого.

– Sancta Maria…

– Ora pro nobis…

– Sancte Michael…

– Ora pro nobis.

– Sancte Gabriel…

– Ora pro nobis.

– Sancte Raphael…

– Ora pro nobis.

– Sancte Uriel…

– Ora pro nobis.

– Omnes sancti Angeli et Archangeli…

– Orate pro nobis…

Перечисление продолжалось и продолжалось, ритм притуплял чувства, и Дугал позволил себе вернуться мыслями к свой собственной дилемме. Хоть он и дал обещание, что не будет пытаться сбежать, его долг перед Келсоном приказывал ему обратное, несмотря на страшную клятву на святом распятии, которую Лорис заставил его принести. Он знал, что Истелин не одобрял то, что он собирался сделать, поскольку считал что клятва есть клятва, независимо от того, в каких условиях она была дана, и, может быть, был прав. Может быть, действительно нельзя идти на компромисс со злом.

Но Дугал считал, что большее зло, заключавшееся в неведении Келсона о том, что произошло сегодня, перевешивает любые семантические тонкости. Если бы он смог сбежать, он был обязан рассказать Келсону, вне зависимости от любой присяги. Если он преуспеет, то у него будет достаточно времени, чтобы найти себе оправдание. Он не может предать своего брата.

Возмущаясь все больше и больше, он наблюдал как епископы-изменники продолжают процедуру посвящения Джудаеля: наложение рук, помазавший освященным елеем, вручение кольца, митры и посоха, святое таинство с остальными членами семейства – Кайтриной, Сикардом и их детьми. Он был благодарен, что его не попросили присоединиться к ним.

Однако, предполагалось, что он причастится вместе с остальными после того, как новый епископ посвятит дьякона и отслужит мессу со своими новыми братьями. И он избежал причастия Джудаелем только для того, чтобы Лорис самолично положил ему на язык священную пластинку. Дугал изо всех сил старался не подавиться ею, возвращаясь на свое место со скрещенными руками и удрученными глазами, кляня себя за лицемерие, которое заставило его притворно играть роль предателя, которую остальные играли всерьез. Он молился как никогда, чтобы Бог простил ему получение Святого Причастия с такой большой ненавистью в сердце, какую он сейчас чувствовал к Лорису.

Окончание церемонии совпало с моментом, когда последние звуки Те Deum стихли под сводами собора. Окруженный старшим духовенством и его семейством, новый епископ остановился на лестнице собора, чтобы в первый раз благословить собравшихся снаружи. Дугала, как родственника Сикарда, потащили с остальными, и, казалось, в этот день за ним меньше следили, благодаря волнению, охватившему всех, и он счел возможным отстать, смешавшись с младшими членами семействами. В ветре чувствовалось приближение бури, и он натянул отделанный мехом капюшон своего плаща, и стал оглядывать соборную площадь, притворяясь, что наслаждается свежим воздухом. До того как он несколько часов назад вошел в собор, он не был на свежем воздухе с того момента как его привезли в город.

Из того, что он видел, следовало, что его план был, вообще-то, выполним. Он совсем не знал Ратаркина, но движение через площадь казалось ему беспрепятственным и нерегулируемым. Южные ворота города лежали меньше чем в полумиле от узкой улочки к западу от площади. Он хорошенько запомнил путь, когда они ехали сюда утром, как и запасной путь через боковую улочку.

Более важной проблемой могли стать праздношатающиеся жители, многие из которых подходили, чтобы опуститься перед новым епископом на колени для благословения. Из того, что он услышал, следовало, что никто не расценивал посвящение Джудаеля епископом Ратаркина как какое-то вмешательство в дела недавно посвященного Истелина, поскольку Истелин был епископом Меары. Кроме того, разве епископ Истелин, стоявший рядом с новым епископом, не подтвердил законность его посвящения своим присутствием? Джудаель явно был посвящен, чтобы помогать епископу, возведенному архиепископами и королем двумя неделями ранее, и разве кто-нибудь сказал им об обратном?

Присутствие Кайтрины и ее семейства, стоявших под знаменем королевских цветов Меары, только добавило интереса местных, но кто из них знал, кто был этот лорд, возложивший свой руки на другого? Если глава меарской королевской династии была здесь, публично свидетельствуя возведение ее племянника в присутствии должным образом назначенного и возведенного на престол представителя короля, епископа Истелина, то кто мог сказать, что она не имеет на это права? А прелат, в жилах которого текла королевская кровь Меары, не мог не понравиться большинству жителей этого древнего меарского города, вне зависимости от тех пустых слов, которые были адресованы королевской власти Гвинедда.