Читать книгу "Тараканьи бега - Федор Чешко"

– ВСЕ разговоры, – подсказал Матвей.

– Все, – согласился Виталий. – Была б моя задница не моя, а казенная, или если б хоть запасной комплект имелся, я бы так не активничал.

– То-то я замечал: за компом не меньше меня намозоливаешься, а сделал по программе – хрен без палочки, – ухмыльнулся Матвей.

Белоножко кивнул. И, видя что Матвей вернулся к изучению цилиндрика, пустился в объяснения:

– Меня знаешь что натолкнуло? Та визион-передача, когда мы с дядюшкой… А что по-глупому так действовало – это напрашивалось. Вот я в детстве когда-то пытался сделать клавирник. В электронике я уже тогда хлопом не был, и книжки хорошие подоставал, схемы, комплектующие самые-самые, материалы там… А получилось… Нет, он играл, конечно, только… Ну, в общем, далеко не «Ямаха» получилась. Я и подумал теперь: если кто-то изобретет, наконец, ЭТО, вначале обязательно получится не то, что хотелось, а получится…

– Идиот, – сказал Матвей, не отрываясь от разглядывания цилиндрика. – Ты, Виталя, конечно, прости, но дядюшка твой даже не просто идиот, а полный безнадежный кретин. И не только он. Знаешь… – в Матвеевом голосе дрогнуло нечто, очень похожее на сдерживаемое ликование, – знаешь ли ты, Белоноженька-Белорученька, что это у меня в руках?! Это у меня в руках не то, что ты думаешь! Это у меня в руках возможность всеми нашими с тобою четырьмя волосатыми неделикатными пятернями выкрутить-таки великому и могучему «Макрохарду» мошну… или мошонку – уж как расклад…

Эпилог

– …получаете джек-пот, но в случае неправильного ответа теряете все. Итак, рубрика… рубрика… Ага. Вы ведь профессор? А что преподаете? Минералогия… это что-то про камни, да? Ну, все равно – профессор, интеллигенция, широкий культурный кругозор… Одним словом, вам повезло: выпала рубрика «Искусство и культура». Итак, внимание! Наш обычный вопрос: назовите значение и смысл слова… мнээээ… культурно говоря, имени собственного… надеюсь, зрители извинят мне эту небольшую подсказку – наверняка в наш сверхпросвещенный век не я один питаю слабость к людям науки… Итак, назовите смысл… мнээээ… того, что сейчас высветится на дисплее. Всё, время пошло! Требую полной тишины в зале – на кону джек-пот, а это полтора…

Здешний визион-демонстратор куда б уместней смотрелся в кунст-камере – в роли наидревнейшего экспоната. Хоть бы ж горе-работнички из стратоаэро (или муниципалы, или в чьем там бишь ведении припортовая площадь?) – хоть бы ж эти горе-неведомые-работнички озаботились энерготентом, что ли, защитить выставленного под открытое небо дедушку современной голографии! Уж коли дедушка по дряхлости ничего встроенного на сей счет не имеет… Но в головах неких работничков тоже, поди, отсутствовало что-то, чему бы надлежало быть встроенным от рождения. И редкие снежные хлопья, сырые и серые, пританцовывая в ветряной дерганной пляске неслись прямиком сквозь профессорскую мокрую лысину.

Да, профессор взопрел от вожделения к деньгам, тяжесть коих, казалось, уже оттягивала его карман. Еще бы, вопросец-то плёвей плевого! А денежки профессору ой, небось, как надобны… Вон жакетик на яйцеголовом какой нитонисёшный – а ведь для съемки, без сомнения, самое лучшее из своего гардероба выбрал…

Матвей запоздало осознал, что все эти крайне своевременные да важные откровения бормотал и бормочет вслух. Это осознание, правда, его удивило не очень. ОЧЕНЬ его удивила Леночкина реакция.

Леночка, похоже, оные откровения впрямь сочла и своевременными, и важными. Она с неприкрытой заинтересованностью отслеживала визионное действо, то и дело принимаясь наборматывать корректировочные указания встроенному в столешницу звукотранслятору (собственно демонстраторный саунд здесь, в кафе, слышен был плоховато). И вдруг сквозь Халэпочкино бормотанье прорезалось:

– А жалко профика, правда? Ну откуда этой окаменелости знать, кто такой Квазимодо?

– Да как раз бы такому и знать, – рассеянно пробормотал Молчанов, не без опаски принюхиваясь к содержимому своего бокала.

В бокале пенилось, по-гадючьи шипя, нечто лазорево-голубое. Пахло оное нечто фиалками, и еще… Еще… Наверное, кому как, а вот Матвею мгновенно и ярко представился безветренный теплый вечер, старый тенистый парк… в котором уже с неделю отчего-то не работают сан-удобства и неделю же идет бесплатный фестиваль пива. На том пивные аналогии и иссякали, хотя меню содержало неизведанный лазурный продукт именно в директории «Beer». Там, в меню, правда, еще сноска была: «протокольно любимый напиток ее властительной неприкосновенности королевы-девственницы, рецепт получен в рамках культурного обмена». Вот так. Конечно, интересно бы попробовать, чего там выдумали себе вместо людского пива горпигорские псевдомлекопитающие приматоиды. И, конечно, биоэкспертиза никогда бы не допустила к продаже ничего по-настоящему вредного. Но… Уж больно старательно Ленок мусолила наманикюренным своим пальчиком менюшный контакт-дисплейчик, явно выискивая что-то конкретное. А было это, кстати, уже после того, как Матвей галантно предоставил выбор заказа ей, Чингизханочке… предварительно велев официанту забыть нафиг слово «чинзано». Официант – шустрый такой, верткий, на совершенно бесшумном гусеничном ходу – оказался еще и крайне покладист (в тэ че оттого, что Матвей обеспокоился изобрести себе кое-какой приборчик, побуждающий исполнительные механизмы делаться просто ну ва-аще исполнительными). И как Халэпочка ни изощрялась на чинзановую тему, ответ был неизменен: «названный вами продукт недоступен, приносим извинения за неадекватность меню». В конце концов Леночка фыркнула (какая-нибудь там разъяренная пантера, услыхав, околела бы от зависти) и, позыркивая на Молчанова (пантера бы второй раз околела из-за той же причины) занялась изучением меню.

Так что Матвей бокал свой повертел в руках так да этак, но, в виду всего изложенного, пригубить не рискнул, отставил – аккуратно, будто взрывчатое что-то… Впрочем, почему ж «будто»? От псевдомлекопитающих горпигорцев чего угодно ждать можно. А уж от взъевшегося Ленка – и подавно. К своему бокалу она, между прочим, не спешит притрагиваться. Она, видите ли, всецело захвачена созерцаньем то ли визион-игрища, то ли мокнущего под волглым снегом Виталия. Всецело? А вот как бы не так. Иначе, что ж не сдержала разочарованный вздох, когда Матвеев бокал коснулся столешницы?

– Э-эх! – мрачно сказала Ленок, продолжая таращиться в прежнем направлении. – Проф чё-то уж слишком лонгное тайпает. Зуб даю: эррик какой-то вешает, глюкозавр лысый…

В отличие от площадного визион-демонстратора, над кафешкой энерготент имелся – хороший такой, изнутри невидимый, а снаружи глядящийся непрзрачной зеркальной призмой. А еще в кафе имелся микроклиматёр. Поэтому Леночка свой форменный комбинезон-дутик не только расстегнула, но и спустила до пояса. В результате выяснилось, что выше упомянутого пояса под комби у нее надет только лишь топик. То есть это Леночка называет такую одежду «скромный топик». У большинства же нормальных людей подобное именуется крайне вызывающим лифчиком. Или ленточкой. Верней, тесемочкой.

Матвей, конечно, свою подельницу видал и в более скудном одеянии, и вовсе без такового, а все-таки смотреть в ее сторону сейчас воздерживался: страшно было заклякнуть, таращась восторженно, как позаклякали все имевшиеся в кафе немногочисленные посетители. Посетительницы (к счастью, еще менее многочисленные), между прочим, тоже позаклякали в безуспешных попытках тришкиным кафтанчиком возмущения прикрыть невыносимую зависть. Потому что общего от себя впечатления Халэпочка не испаскудила даже фигней, на которую ухитрилась опять навертеть волосы. Именно ухитрилась – еще утром, в космопорту возврата, за жалкие пол-часа между посадочным лифтом и страторейсом маршрута «оттуда-сюда».