Читать книгу "Крушение столпов - Морис Дрюон"

В этот период кабинеты сменяли друг друга со средним интервалом – в две недели. А иной раз, не протянув и двадцати четырех часов, уходили в отставку сразу по представлении в палатах парламента. Правительственные кризисы длились почти столько же времени, сколько существовали кабинеты. Газеты что ни день публиковали новую комбинацию, которую назавтра же отвергали. Консультации президента Республики начинались на заре, а заканчивались иногда далеко за полночь. И куда больше времени уходило на то, чтобы создать путем осторожного, тщательного расчета и торгов ненадежное большинство, чем его свалить.

Итак, кабинет ушел в отставку: акции упали на несколько пунктов, и начались сделки. Больше недели руководители партий, крупные политические фигуры искали по телефону, за столом, в машине, на прогулке и даже в недолгой тишине постели решение неразрешимого ребуса. Три предложенных состава потерпели поражение с первых же попыток. Тогда президент Республики вызвал толстого, внешне рассеянного, хитрого человека по имени Камиль Портера, которому дважды удавалось при подобных обстоятельствах сформировать кабинет.

Глава партии Портера принципиально доверял всем. «Иначе теряешь слишком много времени», – говорил он. Он доверял даже собственной секретарше, которая была подсажена к нему Анатолем Руссо; лишь только Портера вызывал кого-то, кому он собирался предложить министерство, она тотчас звонила на улицу Риволи или по домашнему телефону Руссо:

– Он вызвал Берту… Он вызвал Клемантеля… Он собрался предложить портфель министра юстиции Пьеру Лавалю…

Руссо в свою очередь снимал трубку и набирал номера телефонов следующего круга заинтересованных лиц.

– Мне нужно срочно тебя видеть, – говорил Руссо. – Знаешь, у Портера нет никаких шансов. Главное, не дай этой старой сирене соблазнить тебя песнями, не то рискуешь остаться с ним вдвоем… Для наших кредитов за границей это была бы катастрофа. Ну да, но сначала меня повидай.

«Но ведь, в сущности, выбор его каждый раз очень точен и справедлив», – думал Анатоль Руссо, не в силах удержаться от восхищения мудростью и хитростью Портера.

Игра длилась весь день, в конце которого Камиль Портера с удивлением обнаружил столько отказов в списке, казавшемся ему идеальным, что отправился к президенту Республики признавать свою несостоятельность. И в ту минуту, когда Портера, усталый, низко опустив голову, подъехал к Елисейскому дворцу, он увидел Анатоля Руссо, выходившего оттуда в окружении плотной толпы журналистов, атакуемого фотографами, как знаменитая актриса, спускающаяся с парохода, или как Эдуард Вильнер в день генеральной.

– Господин президент Республики, – объявил Руссо сухим и хорошо поставленным голосом, – только что возложил на меня трудную миссию сформировать правительство. И я счел своим долгом согласиться. Ситуация сложная, чтобы не сказать трагическая. – (Не было случая, чтобы новый премьер-министр не заявлял, что вступает на пост в трагической ситуации.) – Речь идет о том, чтобы, с одной стороны, спасти мелких вкладчиков, а с другой – восстановить престиж Франции, серьезно скомпрометированный за границей нестабильностью правительства. Делать это нужно быстро, и делать хорошо. Я хотел бы как можно скорее составить представительный кабинет национального согласия и, главное, кабинет стабильный.

Это был другой человек. Лицо его выражало энергию, уверенность, достоинство, какого за ним никогда не знали. Самому ему казалось, что он вырос на несколько сантиметров, а поскольку он терпеливо ждал этого дня вот уже сорок лет, он чувствовал себя настолько же помолодевшим.

Люди, его окружавшие, тоже стали другими, исполнились предупредительности, заботы, почтительности и даже раболепства.

Камиль Портера прошел, пожав плечами.

Вечерние газеты напечатали специальный выпуск. Руссо был в нем представлен как единственный человек, способный восстановить доверие. Политические комментаторы особо подчеркивали уважение, каким пользуется бывший министр финансов в международных финансовых кругах.

Руссо пообещал не терять времени: он сдержал слово тем более легко, что список, полностью слизанный им у Портера, был готов.

Из вежливости Руссо позвонил по телефону Симону Лашому.

– Я непременно хотел, мой дорогой Симон, – сказал он, – оставить что-нибудь за вами. Но, к сожалению, отказ вашего друга Стена, который мешает мне создать по-настоящему представительный союз национального согласия, чего я искренне желал, мешает мне в равной степени, вы понимаете сами…

Затем – будто нельзя было больше терять ни минуты, хотя страна обходилась без правительства в течение десяти дней, – он в полночь собрал всех членов нового кабинета и повел представлять их президенту Республики.

На следующее утро газеты броскими заголовками возвестили: «Кабинет Руссо составлен».

Большая фотография членов правительства, сделанная при свете магниевых ламп на ступеньках Елисейского дворца, возвестила Франции, что у гидры выросли новые головы, измученные амбициями и бессонницей, украшенные все той же лысиной, темнеющей кариесными пятнами улыбкой, теми же бакенбардами, тем же моноклем, той же короткой бородой.

Руссо пришлось за четверть часа переварить такую кипу газетной хроники, какая могла бы услаждать его не менее двух недель: «Карьера нового премьер-министра… Анатоль Руссо, человек, делающий ставку на доверие…»

– Видали! Вот это кабинет! – воскликнул Руссо, хлопая тыльной стороной ладони по стопке газет. – Давайте-ка, Дюпети, отложите мне их: прочту, когда будет побольше времени…

Затем, после полудня, гидра расположила свои многочисленные зады на скамье правительства в Бурбонском дворце. Акции на бирже подскочили на несколько пунктов, что также явилось добрым предзнаменованием. По самым скрупулезным подсчетам, можно было рассчитывать на большинство в девятнадцать голосов. Руссо же получил тридцать один и решил, что с этих пор кресло закреплено за ним навечно.

Естественно, он сохранил за собой портфель министра финансов. Без всяких разумных на то оснований Руссо казалось, что на часах работы Буля пробил миг великих незыблемых кабинетов, какие бывали на заре Республики. И он воображал, что там, где все его коллеги за последние десять лет терпели поражение, он непременно добьется успеха. Произнося свою программную речь, ничем не отличавшуюся от выступлений его предшественников, он убеждался в силе, глубине, очевидной истинности своих слов, которые в других устах казались ему «переливанием из пустого в порожнее».

Он примет предложение Стринберга и на эти деньги сотворит множество чудес: одно его начинание будет успешнее другого в глазах и парламента, и общественного мнения, за несколько недель он оздоровит общую ситуацию, предложенный им бюджет будет одобрен еще до конца года, он добьется всеобщего процветания, его визит в районы, восстановленные за рекордный срок, получит громкий резонанс… Благополучие Франции отныне – его личная забота. Он управлял ею вот уже два года, четыре года, а может быть, и больше… Он охотно представлял свою кончину на посту главы правительства, национальные похороны и увековечивание его памяти в истории рядом с великими министрами.