Читать книгу "Бессмертник - Белва Плейн"

Он вернулся и присел рядом:

— Послушай, Анна. Жизнь коротка. Вчера нам было по двадцать, а сегодня… Время неумолимо. Давай возьмем от жизни хотя бы то, что осталось.

— Ты о чем?

— Я хочу на тебе жениться. Я хочу жить рядом с дочерью, хочу заботиться о вас обеих. Я устал просыпаться среди ночи в бессильной тревоге о тебе. Я хочу просыпаться, чтобы ты была рядом.

— Так все просто? — Она расслышала в своем голосе едкую горечь. — А что будет делать Мори? Джозеф? И кажется, есть еще одно небольшое препятствие — ты женат!

— Я попрошу развод. Это не убьет Мариан. Поверь мне, Анна. Я не разрушитель. И, если это в моих силах, стараюсь никого не обижать.

— Обижать? Да ты хоть понимаешь, что было бы с Джозефом, узнай он, что я сижу тут, с тобой? Ведь он человек строгих правил, благочестивый, верующий, непримиримый. Он ни за что меня не простит. Развод? Развод для него гибель! — Анна заговорила громче: — Я смотрю на него по вечерам, на человека, который взял меня в жены, когда ты от меня отказался, который всегда заботился обо мне, давал мне все без остатка: земные блага, пока имел хоть какой-то доход, а теперь, в бедности, — доброту и любовь. И мне невыносимо думать, как много зла я ему причинила.

— Мы платим всю жизнь, по всем счетам, — мягко произнес Пол. — Я хорошо понимаю, о чем ты, понимаю, что этот шаг будет очень, очень труден, по многим причинам. И все-таки взвесь эти трудности, разберись, что ценнее, ответь себе, как, с кем ты хотела бы прожить эту жизнь. Я ведь знаю, Анна, я знаю, что ты хочешь быть со мной!

К ее щекам прилила кровь.

— Хочу! Я этого не отрицаю!

— Ну, так в чем же дело?

— Но мы… мы с Джозефом столько пережили вместе! — Анна стала вдруг задумчива, воспоминания нахлынули, и она, словно была наедине с собой, позволила им прорваться. — Как мы карабкались в гору, убегали от нищеты, от бедности!.. Какой прошли путь. А теперь обратно, чуть не до дна. Но он борется, он столько работает. До упаду, до смерти! И все для нас, ничего для себя. Только для нас, для меня и детей.

— Для моего ребенка, — сказал Пол.

Анна вздохнула. Прерывистый вздох, похожий на всхлип.

— Как же я могу, Пол? Всадить ему нож в сердце? Погубить такого человека? И кроме того, я люблю его! Ты можешь это понять? Это другая любовь, но любовь!

Он не ответил.

— Пол, неужели ты не понимаешь?

— Как мы все несчастны! — воскликнул он с горечью. — Как я виноват!

Анна заплакала.

— Не надо, — шепнул он и аккуратно вытер ей глаза своим платком. — Нельзя идти домой с красными глазами. А то придется выдумывать оправдание… Анна, Анна, что же нам делать?

— Не знаю. Но я знаю, что не могу быть твоей женой.

— Пусть так. Но люди меняют свои решения. Я буду ждать. Вдруг ты передумаешь.

Анна покачала головой:

— Нам больше нельзя видеться. И ты это знаешь.

— А ты знаешь, что это невозможно. Ни ты, ни я этого не выдержим.

— Я тебе уже говорила: люди могут выдержать куда больше, чем кажется на первый взгляд.

— Вероятно, ты права. Но зачем мучить себя, зачем устраивать себе испытания? Я хочу видеть тебя снова, Анна, и я тебя увижу. У меня, в конце концов, есть право справляться об Айрис!

— Ну ладно, — пробормотала она. — Я что-нибудь придумаю. Пока не знаю что, но придумаю.

Она вынула из сумочки зеркальце, придирчиво осмотрела свое лицо.

— Ты прекрасно выглядишь. Ничего не видно. Видно только, что ты до сих пор потрясающе красивая женщина, даже в этом плаще. — Он осекся и покраснел. — Нет, пойми меня правильно, плащ не так уж плох. Просто черный бархат и бриллиантовые серьги тебе все-таки больше к лицу.

Она засмеялась, и он сказал:

— Ну вот, так-то лучше. Я очень люблю твой смех. С тех пор как услышал его когда-то, давным-давно.

— Пол, мне пора. Уже Бог весть сколько времени.

— Хорошо, дорогая, иди. Я позвоню утром, в десять. Это удобно?

— Да. В десять.

— Ты к этому времени решишь, где и как мы сможем встретиться снова.

— Ты спрятала портрет, — сказал в тот вечер Джозеф. Они уже лежали в постели.

— Да, убрала. Он ведь никому из нас не понравился.

— Интересно, почему этот человек вздумал прислать его тебе?

— Из прихоти. Богачам нравится делать подарки. Они так самоутверждаются.

— Но он с тобой едва знаком. И ты не принадлежишь к их кругу.

Она промолчала; он не настаивал на ответе. Бедный Джозеф! И так подступает, и эдак, на языке у него вертятся новые вопросы, но он боится их задавать. Последние годы не прошли для него бесследно, они сильно поколебали его уверенность в себе. С начала депрессии усилия Джозефа сродни Сизифову труду, он устал вкатывать на гору камень, устал вычерпывать кружкой океан. Анне стало так его жаль. Она заговорила легко, непринужденно, стремясь развеять его тревоги:

— Да не морочь ты себе голову попусту. Ну представь, я работала в их доме: молодая хорошенькая горничная. Богачи всегда щедры к хорошеньким горничным. Неужели ты ревнуешь?

— Ну, я было собрался, да ты все так складно объясняешь. Пожалуй, не стану.

— Прошу тебя, не надо! Не повторяй ту дикую сцену, которую ты устроил, когда мы с Айрис встретили их на улице.

— Я тогда очень рассвирепел?

— Очень. И без всякого повода.

Он помолчал.

— Джозеф? — окликнула она. — Пожалуйста, не сердись. Я… я просто не выдержу.

— Я что же, так страшен в гневе?

— Да. Иногда.

— Я не буду сердиться. Анна, любимая моя, позабудь об этом. Позабудь злосчастный портрет. Не стоит он стольких слов. Давай спать. — Он притянул ее к себе и, умиротворенно вздохнув, положил голову ей на плечо.

Снова вздохнул.

— Ах, как же славно, как покойно. У меня всегда есть приют, есть куда спрятаться от любых, самых страшных холодов и бурь. В эти ночные часы я могу позабыть о долгах, делах, арендной плате. Здесь я могу думать о главном. А главное — мы с тобой, ты и я. В том-то вся и суть, Анна, начало начал. Ты, я и чудесные мальчик и девочка, плоть от плоти нашей.

Она с трудом сглотнула. В горле стоял ком, ком боли и жалости.

— Вы — моя семья, моя жизнь. И я должен бороться за ваше счастье… Вот, уповаю на этого нового Рузвельта, может, с ним дела пойдут лучше, — пробормотал Джозеф уже сквозь сон.

Анна повернулась на спину. Какое доверие, какая безграничная преданность и вера! Это его доспехи, его броня, хотя сам он об этом и не подозревает. И разве поднимется рука на покой этого человека? В памяти всплыла строка из каких-то стихов; кажется, Мори учил их по-латыни. Что-то вроде: «Его хранит добродетель». Из уголков глаз по вискам стекли слезинки. Я одна, совершенно одна. Кто, кроме меня, знает, что я думаю, чувствую, о чем болит мое сердце? Кто знает, в чем я запуталась, чего страшусь, отчего не могу спать? Впереди будущее, точно огромный черный провал, и, лишь шагнув, я выясню, что меня ожидает.