Читать книгу "Механикум - Грэм Макнилл"

— Следуя твоей логике, — сделала вывод Меллицина, — необходимым условием для существования мира является не окончательная победа, а борьба.

Далия просияла улыбкой.

— Да, это как зима и лето, — сказала она. — Вечное лето выжгло бы мир, а вечная зима заморозила бы его насмерть. Только их противоборство обеспечивает продолжение жизни.

— И я снова спрашиваю: какой во всем этом смысл? — настаивала Северина.

Далия окинула взглядом лица своих друзей, не зная, как сформулировать следующее признание. Поверят ли они ей или сочтут это губительным последствием вихря энергии Астрономикона? Она вздохнула и решила, что зашла слишком далеко, чтобы отступать.

— Когда я лежала в коме после катастрофы, мне казалось… что я стала частью чего-то другого, какого-то необъятного разума. Я чувствовала, что моя мысль существует отдельно от тела.

— Внетелесные видения, — подсказал Зуше. — Это обычное явление для тех, кто находится на грани жизни и смерти.

— Нет, — возразила Далия. — Не только это. Я не знаю, как это объяснить, но Чтец Акаши как будто позволил моему разуму… прикоснуться к чему-то древнему. Я хочу сказать, очень древнему, старше, чем эта планета и все остальное, что только можно себе вообразить.

— А как ты думаешь, что это было? — спросила Меллицина.

— Мне кажется, это и был дракон, о котором говорил Иона.

— Но он говорил, что Император убил дракона.

— Это так, — согласилась Далия. — И все же мне кажется, что дракон не умер и именно об этом пытался мне сказать Иона. Дракон Марса все еще живет в глубине Лабиринта Ночи… и мне нужна ваша помощь, чтобы отыскать его.

Он открыл глаза и попытался вскрикнуть, снова ощутив укол мучительной боли в груди. Он взмахнул руками, но движения получались слишком медленными, и ладони уперлись в стеклянную поверхность. Мир был затянут розоватой пленкой, и он заморгал, стараясь прояснить зрение. Потом поднял руку, чтобы протереть глаза, и вдруг возникло ощущение, что он плывет в густой, вязкой жидкости.

В поле зрения возник силуэт, явно человеческий, вот только рассмотреть его никак не удавалось.

Голова сильно болела, а все тело, несмотря на ощущение погружения в плотную жидкость, было налито тяжестью. Каждое движение отзывалось мучительной болью, но она не шла ни в какое сравнение с гнетущим чувством тоски, сжимающей сердце.

Он вспомнил, что спал или, вернее, погружался в темноту, и тогда боль немного уменьшалась, но тягостная, неопределенная печаль не отступала. Он знал, что уже просыпался здесь, слышал отрывки разговоров, в которых звучали такие слова, как «чудо», «смерть мозга» и «перелом». Остальное он не разобрал, но понял, что эти слова относились к его состоянию.

Вот опять послышались какие-то звуки, он моргнул и постарался на них сосредоточиться.

Он заставлял себя вслушиваться и плыл в желеобразной жидкости своего мира.

Со стороны неясного силуэта опять донеслись звуки, по крайней мере, ему казалось, что он слышит голос — мягкий и безвольный, как будто его пропустили через неисправный аугмиттер.

Он продвинулся вперед, пока не прижался лицом к толстой стеклянной панели. Зрение прояснилось, и он увидел стерильную палату, выложенную полированными керамическими плитками, и металлические поручни за стеклом. С потолка свисали паукообразные устройства, а к противоположной стене бронзовыми держателями были закреплены несколько заполненных жидкостью сосудов.

Прямо перед ним стояла молодая женщина, в голубом, с серебряной отделкой костюме. Ее облик немного расплывался за слоем жидкости, но она улыбалась, и смотреть на нее было приятно.

— Принцепс Кавалерио, ты меня слышишь? — спросила женщина, и слова ударили в уши с поразительной четкостью.

Он попытался ответить, но рот тотчас наполнился жидкостью, и вместо слов с губ сорвались пузырьки.

— Принцепс?

— Да, — произнес он, наконец снова обретая способность говорить.

— Он очнулся, — сказала женщина, но ее слова были обращены к какому-то невидимому обитателю палаты.

Он услышал в ее тоне неподдельное облегчение и удивился, что она так обрадовалась его ответу.

— Где я? — спросил он.

— Ты находишься в медицинском отсеке, принцепс.

— Где именно?

— В Аскрийской горе, — ответила женщина. — Дома.

Аскрийская гора… крепость Легио Темпестус.

Да, он действительно был дома. Именно здесь он официально удостоился звания принцепса почти два столетия назад. И здесь впервые вступил в скрипучий лифт, чтобы подняться в рубку…

Боль опять обожгла грудь, и он охнул, набрав в легкие изрядную порцию насыщенной кислородом жидкости. Его разум отказывался смириться с необходимостью дышать жидкостью, но тело требовало дыхания, и после первого удачного опыта паника улеглась, чего нельзя было сказать о боли.

— Кто ты? — спросил он, как только сумел справиться с дыханием.

— Меня зовут Агата, я буду вашей служанкой.

— Служанкой?

— Помощницей, если вам угодно. Я буду о вас заботиться.

— Не нужна мне никакая помощница! — возмутился он. — Что я, инвалид?

— Не хочу вас обидеть, принцепс, но вы только что пришли в себя после, как мне кажется, весьма травматического разделения. Вам потребуется помощь, чтобы приспособиться. И я вам ее предоставлю.

— Я не понимаю, — сказал Кавалерио. — Как я здесь оказался?

Агата помедлила, явно не желая отвечать на этот вопрос.

— Может, мы могли бы обсудить это позже, мой принцепс? — предложила она после паузы. — Вам еще надо привыкнуть к новым условиям.

— Отвечай, черт побери! — закричал Кавалерио и сильно ударил кулаком по стеклу.

Агата подняла голову, словно обращаясь за советом к невидимому обитателю палаты, но ее уклончивость еще сильнее разъярила Кавалерио.

— Смотри мне в глаза, девчонка! — приказал он. — Я Повелитель Бурь, и ты должна мне отвечать!

— Хорошо, мой принцепс, — отозвалась Агата. — А что вы помните?

Он нахмурился и, глядя на проплывающие перед глазами пузырьки, попытался вспомнить, что было до его пробуждения.

На него надвигается гигантская машина Легио Мортис.

Неистовый стук сердца «Викторикс Магна», надрывающегося от непосильного напряжения.

Предсмертный крик магоса Аргира.

Зияющая черная бездна тянет его вниз и окутывает со всех сторон.

Воспоминание о гибели машины отозвалось в груди новым взрывом непереносимой боли, и невидимые слезы смешались с подкрашенной кровью жидкостью амниотической емкости.

2.03

Мондус Оккулум — настоящая жемчужина из всех северных кузниц, самое ценное и самое продуктивное из всех военных производств. Она превосходит своими размерами сборочные цеха в бороздах Олимпа, и лишь производительность Мондус Гамма Луки Хрома может сравниться с мощью кузницы локум-фабрикатора, но даже эти заводы отстают по уровню выпуска продукции.