Читать книгу "Так умирают короли - Владимир Гриньков"

– А что там с Кожемякиным? – насторожился я.

– Ты вышел из дома и стоял у входа.

– Да. Между Самсоновым и Светланой вспыхнула ссора, и я просто-напросто сбежал, чтобы ничего этого не видеть.

– И тут появился Кожемякин. Это произошло сразу?

– Сразу – это как?

– Ты вышел из дома – и увидел Кожемякина?

– Нет. Прошло некоторое время.

– Точнее, – требовательно сказал Мартынов.

– Пять или десять минут.

Точнее я сказать не мог.

– И он шел со стороны гаража, – подсказал Мартынов.

– Нет. Он появился из-за угла.

– Но за углом ведь гараж, – напомнил Мартынов.

Я обомлел. Потому что эта мысль не приходила мне в голову прежде. Кожемякин действительно шел оттуда. И там же очень скоро был найден труп. Сам же Кожемякин его и нашел. Случайно открыл багажник машины и сделал круглые глаза. А может, он знал? Еще до того, как открыть багажник.

– Ну, не знаю, – пробормотал я. – А что он сам по этому поводу говорит?

– Кто? – уточнил Мартынов. – Кожемякин?

– Да.

– А ничего. На допросе он даже не упомянул о том, что выходил из дома.

– Но почему он об этом умолчал?

– А потому, – ответил Мартынов и заглянул мне в глаза.

И только сейчас я понял, из-за кого он приехал ко мне и с таким терпением меня дожидался. Кожемякин. Это была его, Мартынова, новая версия.

Глава 35

Я хотел сказать Мартынову, что мне не очень верится в виновность Кожемякина, потому что видел, как тот накинулся на Загорского, когда заподозрил его в причастности к убийству. Да и вообще, как мне казалось, Кожемякин относился к Самсонову с неподдельным уважением. Но Мартынов меня опередил.

– Он ведь отбывал срок, – сказал Мартынов. – По очень серьезной статье. И к тому же шел со стороны гаража.

Два этих факта являлись для Мартынова определяющими.

– Мне трудно судить, – честно признался я. – Кожемякину с Самсоновым, кажется, делить нечего.

– Он ведь был пьян, – подсказал Мартынов.

– Кто?

– Кожемякин.

Я помолчал, вспоминая.

– Да.

– Вот видишь, – сказал Мартынов. – Это такая публика, которая едва примет на грудь, тут же бросается выяснять отношения. Из-за невпопад сказанного слова, иногда даже из-за взгляда. Не так посмотрели на него – и уже появляется нож.

Я покачал головой, показывая, что не согласен. Мартынов не стал меня с горячностью убеждать, сидел и смотрел на меня, ожидая пояснений. Он затем и пришел, чтобы получить информацию от человека, ежедневно общавшегося с Кожемякиным.

– Нет, – сказал я. – Это невозможно.

– Почему?

По выражению глаз Мартынова я видел, что он действительно хочет понять.

– У них с Самсоновым были какие-то особенные отношения. Не знаю, применимо ли здесь это слово, но Кожемякин Самсонова боготворил. Самсонов, любимец миллионов, почти что небожитель, к тому же просто богатый человек, вдруг взял и приблизил к себе вчерашнего зека, которому, если бы не этот выпавший счастливый билет, была бы одна дорога – в тюрьму. Он фактически спас Кожемякина, и тот это понимал.

– А спас-то зачем?

– У Самсонова об этом уже не спросишь. Но можно попробовать объяснить. Все дело в его интересе к разнообразию человеческих типов. Приблизит к себе, введет в круг избранных – и следит за человеком. Это у него в крови было – наблюдать. Помните, программа была такая – «Канал иллюзий»? Ведущий взял бомжа и на один день устроил ему райскую жизнь. Баня, салон парикмахера, магазины дорогой одежды, вечер в ресторане. Человек с самого дна, которому ничего этого в жизни не увидеть, вдруг попал в новые условия всего на день. И весь этот день за ним следил глазок видеокамеры. Так вот здесь было то же самое. Кожемякин – человек из другого мира. Невежественный, грубый. И вдруг для него начинается «Канал иллюзии».

Мартынов задумчиво смотрел на меня.

– Кожемякину жилось очень даже неплохо. И при всей своей ограниченности он не мог не понимать, что всем обязан Самсонову. Вот откуда в нем этот пиетет. Кто-то из нашей группы с гибелью Самсонова, возможно, что-либо и приобретал. Но Кожемякин только терял. Это однозначно.

– Ты уверен?

– Конечно! – убежденно сказал я. – Его недолюбливают.

– Кто?

– Все.

– За что?

– Я же объяснял – человек из другой жизни. Инородное тело. Он держался в коллективе исключительно благодаря покровительству Самсонова.

– Самсонов умер, но Кожемякина ведь никто с работы не попросил, – напомнил Мартынов.

– А кто говорит, что это должно произойти немедленно? Процесс отторжения займет некоторое время. Никто не скажет Кожемякину прямо: «Уходи!» Просто сами собой сложатся обстоятельства, что у него не будет другого выхода, кроме как уйти.

Мартынов кивнул, подтверждая, что ему такие коллизии знакомы.

– Я вас убедил?

– В чем? – не понял он.

– Что Кожемякину смерть Самсонова была совсем не выгодна.

Мартынов засмеялся:

– Если бы преступник всегда и во всем руководствовался соображениями выгоды, то процентов девяносто Преступлений просто не совершалось бы. Когда-то Кожемякин порезал ножом человека ради его восемнадцати рублей, за что и получил шесть лет, которые отсидел полностью. В то время, ты этого, конечно, не помнишь, можно было заработать те же самые деньги за один день, разгружая вагоны на «Сортировке». За вычетом этого дня все остальные шесть лет, как ты понимаешь, Кожемякин мог бы не хлебать тюремную баланду, а жить в свое удовольствие.

В его словах была логика, которой я ничего не мог противопоставить. Мне оставалось только промолчать. И тут раздался звонок в дверь. Мартынов посмотрел на меня – почему-то с усмешкой.

– Твоя пассия, – сказал он. – Соскучилась.

Я направился к двери.

– Пусть она придет попозже, – попросил Мартынов. – Мне еще надо с тобой поговорить.

Я кивнул, хотя и не представлял, как отправлю Марину. Но это оказалась не она. Я очень удивился, увидев стоящего передо мной Константина Евгеньевича. Он опирался на трость и был, как всегда, великолепен.

– Неотложное дело, – сказал Константин Евгеньевич. – Я могу войти?

– Да, конечно. – Я поспешно отступил от двери.

Константин Евгеньевич прошел мимо меня и направился в комнату, как это было в прошлый раз, и, как и в прошлый раз, я среагировал слишком поздно. Я попытался его остановить, но он уже переступил порог.