Читать книгу "Мертвые возвращаются?.. - Тана Френч"

Оставшиеся страницы были пусты. За исключением 22 августа: д. рождения папы.

У нее был отец, и она помнила его день рождения. То есть сохраняла по крайней мере тонюсенькую связь со своей прежней жизнью.

Я еще раз просмотрела страницы записной книжки, на сей раз не спеша, опасаясь что-то упустить. Ближе к началу несколько дат были обведены кружком: 2 января, 29 января, 25 февраля. Первая страница содержала крошечный календарь за декабрь 2004 года: шестое число тоже было заключено в кружок.

Двадцатисемидневные промежутки. Лекси была девушкой методичной и отмечала свои менструальные циклы, 24 марта никак не отмечено: у нее возникли подозрения по поводу беременности. Где-то — явно не дома, а в Тринити или в каком-то кафе, где никто не обратил бы внимания на упаковку, — она сделала тест на беременность, и что-то изменилось. Она спрятала в укромное место записную книжку, в которой появился Н. и из которой исчезли все прочие записи.

Н. Акушер? Больница? Отец ребенка?

— Во что же, черт возьми, ты вляпалась? — тихо спросила я сама у себя.

За спиной раздался шорох. Я вздрогнула. Но нет, это лишь легкий ветерок колыхнул покрытые паутиной занавески.

Я подумала было, а не взять ли записную книжку с собой в комнату, но в конце концов решила, что у Лекси наверняка имелись веские причины держать дневник под старой ванной, где его до сих пор никто не обнаружил. Скопировав большую часть записей в собственный блокнот, я вернула находку в тайник, под ванну, и установила на место панель. Потом прошлась по дому, пытаясь запомнить как можно больше всевозможных деталей и бегло, на скорую руку осматривая комнаты. Фрэнк явно надеялся услышать, что я сделала за день хоть что-то полезное. Я же знала, что ничего не скажу ему про ежедневник, по крайней мере сейчас.

Начала я с нижнего этажа. Эх, отыскать бы что-нибудь ценное, на руках появились бы хоть какие-то козыри. Впрочем, возникли бы и новые проблемы. Я жила в этом доме, а значит, могла беспрепятственно по нему ходить, за исключением комнат остальных жильцов. К тому же я выдавала себя за другого человека — подобные поступки и позволяют адвокатам обзаводиться новыми «порше». Впрочем, всегда найдется законный способ получить то, что ищешь. Было бы желание.

Странное чувство овладело мной: я словно попала в заколдованный дом, где неосторожный шаг грозил обернуться падением с тайной лестницы, а за обычной дверью мог открыться новый коридор, существующий только каждый второй понедельник. Что-то подгоняло меня, не позволяло медлить — жутковатое ощущение, будто где-то на чердаке большие часы ведут обратный отсчет и тяжелые стрелки безжалостно отнимают секунды.

На первом этаже помещались гостиная, кухня, туалет и комната Рафа. Вот уж где царил полный бардак — наспех распиханная по картонным ящикам одежда, грязные липкие стаканы, разбросанные повсюду бумажки, — но в этом беспорядке проступала некая система, позволявшая ему быстро найти нужное, даже если для всех прочих такая система оставалась полнейшей загадкой. Одну стену украшали сделанные углем довольно выразительные наброски — одинокий бук, рыжий сеттер, мужчина в цилиндре. На каминной полке — эврика! — та самая Голова: фарфоровый бюст, надменно взирающий на мир из-под красной банданы Лекси. Я начала проникаться к Рафу симпатией.

На втором этаже находились комнаты Эбби, Джастина, ванная и одна свободная — то ли слишком запущенная, а потому оставленная нетронутой, то ли Раф предпочел иметь в своем распоряжении весь первый этаж. С этой, незанятой, я и начала. Смешно, но от одной лишь мысли войти в чужую комнату во рту появился неприятный привкус.

Судя по всему, дядюшка Саймон никогда ничего не выкидывал. Комната вызывала ассоциацию с неким ирреальным, шизофреническим чуланом, задвинутым в дальний уголок сознания и там забытым: три медных дырявых чайника, покрытый плесенью цилиндр, сломанный конь на палочке с ухмылкой крестного отца мафии, в пасти которого поместилась бы половина клавиатуры аккордеона. В антиквариате я разбираюсь слабо, но ничего из этого хлама не тянуло на раритет, способный толкнуть из-за него на убийство. Такое барахло годится лишь на свалку. Его следовало выбросить к чертовой бабушке за ворота в надежде, что подвыпившие студенты растащат эти вещицы по домам. Есть же любители китча.

Эбби и Джастин отличались опрятностью, каждый на свой манер. Эбби питала слабость к безделушкам — в крохотной гипсовой вазочке букетик фиалок; на столе хрустальный подсвечник; старая жестянка из-под конфет с красногубой египтянкой на крышке. Все чистенькое и аккуратно расставленное, шторы сшиты из полосок старых тканей — красного дамаска, пестренького хлопка, тонких кружев. Проплешины на выцветших обоях заклеены яркими заплатами. Уютно, необычно и немного нереально, как в домике лесной колдуньи из детской сказки — так и представляешь ее в шляпке с оборками, пекущую пироги с вареньем.

Джастин — вот сюрприз! — оказался сторонником минимализма. Рядом с прикроватным столиком — полка с книгами, стопкой фотокопий и исписанных от руки страниц. На двери — приколотые симметрично и, похоже, в хронологическом порядке фотографии их компании, покрытые каким-то прозрачным герметиком. На всем прочем печать сдержанности, чистоты и функциональности: постельное белье — белое, занавески — белые, темное дерево шкафа отполировано до блеска, в ящиках — стопочки чистых носков, в обувном отделении — начищенные туфли. В воздухе едва ощутимый аромат туалетной воды — что-то мужское, с ноткой кипариса.

Ни в той, ни в другой, ни в третьей комнате ничего необычного, сомнительного, но во всех трех что-то общее, что-то цепляющее. Что? Ответ пришел не сразу. Я стояла на коленях как воришка, проверяла, нет ли чего под кроватью Джастина — как оказалось, ничего, даже пыли, — когда поняла: они обосновались здесь всерьез и надолго. Сама я никогда не жила в таком месте, где пришлось бы что-то клеить или возиться с обоями, — тетя с дядей возражать бы не стали, но царившая в доме атмосфера тишины и покоя не допускала даже мысли о подобных экспериментах.

Что касается хозяев съемных квартир, то все они, похоже, были непоколебимо убеждены в том, что предлагают мне оригинальные дизайнерские решения. Я убила несколько месяцев, пытаясь переубедить моего нынешнего квартирного хозяина, что стоимость его недвижимости не упадет на порядок, если перекрасить рвотно-бананово-желтые стены в белые, а психоделический коврик под дверью выбросить на помойку.

Тогда я не слишком переживала по этому поводу, но теперь, неожиданно оказавшись в окружении вещей, дышавших счастливой стариной — я и сама не отказалась бы от симпатичного пейзажика на стене, а Сэм мог бы его нарисовать, — мой прежний стиль жизни показался мне на редкость убогим. Жить где-то с чужого позволения, каждый раз испрашивать разрешения на то, чтобы оставить малейший след.

Верхний этаж. Две комнаты жилые, моя и Дэниела. Рядом две свободные. Соседняя с Дэниелом забита старой мебелью, сваленной расползшимися, как будто после землетрясения, кучами: серые, какие-то полудетские стулья, которыми, похоже, ни разу не пользовались, шкаф-витрина, весь словно облитый завитушками в духе рококо, и прочие пережитки самых разных эпох и стилей. Кое-что утащили — на это указывали отметины на полу и голые места, — наверное, с целью меблировать другие комнаты. Оставшееся покрывал густой слой липучей пыли.