Читать книгу "Еще жива - Алекс Адамс"

Наша очередь подходит слишком быстро и недостаточно быстро одновременно. Я успеваю увидеть раньше, чем Дженни. Фамилия Марка бросается мне в глаза. Я обхватываю ее рукой, пытаюсь увести ее отсюда, прежде чем она увидит.

— Дженни, пойдем.

Но уже слишком поздно, она увидела его имя. Марк Д. Ньюджент. Теперь уже ничего не поправишь. Она будет лежать с закрытыми глазами на кровати и видеть эти буквы на фоне черноты. Сегодня. Завтра. Отныне каждый день. Я тоже чувствую боль, меньшую, конечно, но сейчас мне некогда об этом думать. Мне нужно увести отсюда Дженни.

Она повисает на мне, стонет.

Я веду сестру к ее машине, чтобы отвезти в единственное место, куда я знаю дорогу: домой. Когда я заезжаю во двор к нашим родителям, я не обращаю внимания на некошеный газон и неухоженный сад, которые всегда содержались в идеальном состоянии. Наступили выходящие за пределы нормы времена, так что необычное больше не удивляет меня. Мать неспешно подходит к двери.

Мы все как портрет одной и той же женщины: в скорби, в решительности и — тридцать лет спустя — в удивлении.

— Что случилось? — спрашивает мать и понимает, едва успев задать вопрос.

Она прижимает руку к груди.

— Марк, да? О Боже.

На ней ночная рубаха, очередная в целой серии последовательно сменяющихся подобных текстильных изделий длиной до пола, которые наш отец в шутку называет «предохранителем от развлечений». Она закрывает за нами дверь, и мы оказываемся словно в печи. Здесь, вероятно, градусов тридцать, не меньше.

— Мам, все в порядке?

— Все хорошо, хорошо, — отвечает она, и я понимаю, что все совсем не хорошо.

Она завладевает нами, делая то, что всегда делают матери. Она ведет Дженни к розовому дивану и усаживает, как будто ее дочь снова маленькая девочка. Она прижимает ее к груди и, обняв, раскачивается с ней из стороны в сторону.

Дженни сейчас нужна материнская забота. Нет, Дженни нужен Марк, но он не может здесь оказаться. Он никогда больше не сможет здесь оказаться. Мы все словно марионетки с невидимой рукой внутри нас, заставляющей жить и плясать. Когда эта рука сбрасывает нас, словно перчатку, мы падаем, и это конец всему.

Я иду в кухню, наливаю воду в электрочайник, затем отправляюсь искать отца. Я слоняюсь, переходя из комнаты в комнату. Заглядываю в гараж. Тут все так же, как и всегда.

Наконец я иду в подвал. Его не найдешь за одной из дверей, ведущей из прихожей, за которой в темноту спускается расшатанная лестница со свисающей сверху голой лампочкой. Попасть в подвал можно через шкаф в туалете. Там в полу есть лаз и лестница, ведущая вниз. Обычно люк открыт, если только нет гостей. Никому не понравится, если из дырки в полу выглянет чья-нибудь голова, когда он пролистывает журнал, сидя в туалете.

Сегодня люк закрыт. Но не это меня беспокоит. Мое сердце заставляет ухать в груди так сильно, что заглушает воркование матери в соседней комнате, нечто другое. Латунный болт, которым привинчена деревянная крышка лаза к полу. А также новые петли. Они из такого же блестящего металла, как и болт. Это тоже не должно бы меня настораживать, но… раньше крышка люка лежала с полом заподлицо по всему периметру, а теперь петли выступают над поверхностью. Снаружи.

— Привет, булочка.

Мое сознание выпрыгивает из тела, ударяется о потолок, потом снова, плавно скользя вниз, возвращается на место. Мой отец здесь, а не там, в подвале, запертый, словно…

Монстр.

…узник. И выглядит он прекрасно. Его глаза искрятся затаенным весельем.

— Папа, ты меня так напугал, что я чуть не укакалась.

— Тогда ты там, где тебе и нужно быть, не правда ли?

Мы обнимаемся.

— Что произошло с твоей сестрой? — спрашивает он, зарывшись в мои волосы.

Мои глаза мгновенно наполняются влагой.

— Марк, — говорит он излишне оживленно для такого разговора.

Он идет широким шагом в гостиную, тянет меня за собой, хотя я не хочу услышать то, что будет дальше, потому что уже вижу: что-то не в порядке. Папа выглядит не прекрасно, он выглядит молодым. Он на десять лет старше мамы, но сейчас он лет на пятнадцать моложе ее.

— Дженни, девочка моя, — говорит он, — давай это отпразднуем. Он все равно никогда не был тем, что тебе нужно. Да, он умер. Ну и что? Теперь ты можешь найти кого-нибудь другого. Кого-то с настоящей работой. Занимающегося мужским делом. А не этим бабским «сидя-перед-компьютером» дерьмом, которое он так любил.

Он продолжает в том же духе, пока взгляд Дженни, который она в него вперила, не наполняется ужасом. На моем лице такое же выражение. А у мамы ничего подобного.

Она встречается со мной глазами, в которых я вижу усталость и смирение. Она знает, что происходит что-то не то, что отец явно не в порядке, но, тем не менее, не вмешивается.

— Прибавь, пожалуйста, отопления, — рокочет отец, и она бросается угождать ему.

Воздух становится все тяжелее. Жар исходит не только от радиаторов, но и от него. Внутри него как будто пылает огонь. Я почти вижу пар, струящийся из его пор. Воздух вокруг него дрожит. Он как асфальт жарким летним днем.

— Папа, — говорю я, — это не…

— Зои, — перебивает меня мать.

— Почему заперт подвал? — спрашиваю я ее.

Папа не прерывает своего потока слов.

— Марк был ничтожеством, — заявляет он. — Я никогда не хотел, чтобы ты за него выходила, если помнишь. «Дженни, — говорил я, помнишь? — Ты уверена, что тебе это нужно?» Но ты была так молода, всего двадцать два, ребенок еще. Тебе нужно было сначала пожить для себя, чего-то достичь, а потом уже обзаводиться семьей. Поверь мне, это хорошо, что Марк умер, теперь ты можешь жить по-настоящему.

— Что в подвале, мама? — с нажимом спрашиваю я.

— Ничего особенного, — отвечает она, — у нас завелись еноты.

— Что за чушь, мы же в городе. Здесь нет енотов.

Отец резко оборачивается ко мне.

— Не смей так разговаривать с матерью! — вскрикивает он.

Я вздрагиваю. Мне достаточно пальцев на одной руке, чтобы посчитать, сколько раз он на меня повышал голос. Он любил Марка, относился к нему как к собственному сыну. Это не мой отец.

— Это хорошо, что он умер! — орет он, обращаясь к Дженни. — Хорошо!

Отец валится на пол, и его тело начинает сотрясаться, как это было с Джеймсом. Только тело Джеймса не было раскаленной сковородкой.

— Неси лед! — рявкаю я матери.

Она выбегает в своей ночной рубахе, сжимая рукой кружева, закрывающие шею, но не в кухню, как я предполагала, а в подвал. Дженни сидит на диване, ее глаза округлились от потрясения. Сперва муж, теперь вот отец. Я хлопаю ее по руке, ее взгляд вновь становится осмысленным.