Читать книгу "Зомби идет по городу - Виктор Пронин"

– Неужели все так сурово?

– А ты еще этого не понял?

– Значит, полная обреченность? – продолжал настаивать Пафнутьев.

– Не думаю, что это именно полная обреченность... Но что это обреченность на данном этапе исторического развития, – Невродов усмехнулся, смягчая выспреннюю фразу, – в этом нет сомнения.

– Но с Анцыферовым мы справились?

– Теперь я вижу, что тебе и в самом деле рановато занимать пост прокурора города. – Невродов посмотрел на Пафнутьева почти с жалостью. – Прежде всего, я не могу сказать, что мы уже справились с Анцыферовым. Все впереди. Да, мы нанесли удар, неожиданный и потому производящий впечатление успешного. А во-вторых, мы расправились, если расправились... Со своим же. Ты на чем-то сыграл, я слукавил, Анцыферов по глупости сам подставил бок...

– Неужели все так сурово, – повторил Пафнутьев, но уже без вопроса.

– Скажу тебе, Павел Николаевич, еще одно... – Невродов наклонился к столу, чтобы быть ближе к Пафнутьеву, и проговорил чуть слышно: – Сысцов так просто Байрамова не отдаст. Анцыферова отдал, а его – нет.

– Это догадки или есть основания?

– Областному прокурору не положено опираться на догадки. – Невродов встал, подошел к двери, выглянул в приемную и, закрыв дверь плотнее, вернулся к своему столу. – Так что? Ты не хочешь поменять цель?

– Авось! – Пафнутьев махнул рукой, как бы отбрасывая все страхи, которыми пытался остановить его Невродов.

– Павел Николаевич... Мы с тобой с некоторых пор стали вроде соратников по борьбе... Или по интригам, называй наше сотрудничество как знаешь. Но я стараюсь быть верным соратником. В данном случае моя верность по отношению к тебе заключается в том, что я честно и откровенно предупреждаю тебя о грозящей опасности.

– Это не так уж мало, – неуверенно проговорил Пафнутьев, чтобы как-то откликнуться на торжественные слова Невродова.

– Я знаю, что это и не много... Не надо мне подыгрывать. Ладно, скажу... Однажды я по неосторожности и самонадеянности ткнулся в его владения...

– Во владения Байрамова?

– Да. Именно.

– И что же?

– Моя дочка не вернулась из школы домой.

– Похитили?

– Называй как знаешь. Ее не было всю ночь. Ученица десятого класса. Невинное домашнее создание.

– Так, – крякнул Пафнутьев. – Ваши действия?

– Никаких действий. Я молчал. Не поднимал ни милицию, ни омоновцев. Я даже не позвонил никому, хотя знал, что есть люди, которым я могу позвонить. Ты тоже знаешь эти телефоны. Не позвонил. Утром позвонили мне... Я уже ждал этого звонка. «Ну и что? – спрашивает меня молодой голос с южным акцентом. – Как будем жить дальше?» – «Мирно будем жить», – ответил я, потому что за всю ночь не смог придумать другого ответа. «Поверим на слово, – ответили мне. – Через час девочка будет дома. И совет... Не надо, папаша, подвергать ее таким испытаниям. Она у вас ребенок впечатлительный...» Через час действительно подъехала машина... Такси. Маша вышла из машины и направилась к дому. И уже в подъезде потеряла сознание. Неделю молчала. Сейчас это другой человек... Больше я не подвергаю ее таким испытаниям. – Невродов быстро взглянул на Пафнутьева из-под бровей, словно желая убедиться, что тот все услышал и все понял.

– Круто, – обронил Пафнутьев.

– Больше я не хочу подвергать ее таким испытаниям, – повторил Невродов. – По правилам я могу играть с кем угодно, что бы ни стояло на кону и как бы ни были малы мои шансы. Но без правил – я пас. – Он посмотрел на Пафнутьева с явной беспомощностью.

– Я не знал об этом.

– Об этом никто не знает, кроме тебя. Надеюсь, и не узнает, да, Павел Николаевич?

– Договорились.

– Что скажешь?

– У меня нет дочки, – ответил Пафнутьев.

– Если потеряешь осторожность, если поднимешься из окопов... То у тебя ее и не будет.

– Авось. Я знаю одну очень приличную женщину, которая не откажется помочь мне обзавестись дочкой.

– Шутка, да? Рисковый ты мужик, Павел Николаевич... Хорошо, что я не поддержал Сысцова и не вселил тебя в прокурорский кабинет. А то не знаю, чем бы все и обернулось...

– Да, это было правильное решение. Теперь у меня развязаны руки.

– Развязаны, говоришь? Но ты уже побывал в их власти? И руки у тебя там, как мне помнится, были не очень свободны, они не были развязанными.

– За мной ответный ход.

– Ты его уже сделал.

– Анцыферов? – спросил Пафнутьев.

– Да, это достаточно сильный ход.

– Валерий Александрович... Ну и что с того? Ну сильный ход, ну очень сильный... Их ферзь безнаказанно гуляет по всей доске. Давайте так договоримся... Вы уходите в сторону? Ваше право. У вас есть для этого основания, и не мне сомневаться в правильности такого решения. Принимается. Один вопрос: мешать не будете?

– Готов даже помогать. Помогать, но не участвовать.

– Это прекрасно!

– Ты в опасной зоне, Павел Николаевич. Скажу тебе и следующее... Не исключено, что этот наш разговор вскоре станет известным и Байрамову. Ты понимаешь, что это значит?

– Не от меня.

– Это не важно.

– Как же они вас запугали, Валерий Александрович... Вы не доверяете собственным телефонам?

– Ты в опасной зоне, – повторил Невродов.

– Я уже где-то слышал эти слова... И начинаю привыкать.

– А вот это уже самое страшное в твоем положении – начать привыкать.

– Авось, – третий раз за время разговора повторил Пафнутьев и поднялся.

– Ни пуха, – пожелал Невродов.

– К черту! – весело ответил Пафнутьев, но заныло, заныло у него в душе, как было с ним однажды в далекой юности, когда пришлось ему прыгать с парашютом. Он почувствовал провал, бесконечный провал под ногами и где-то далеко внизу – желанную, недоступную землю, на которую можно стать обеими ногами и ощутить твердую, надежную почву. Но до нее еще надо было лететь и лететь. И дай бог, если раскроется парашют.

* * *

Халандовский вначале опасливо выглянул в дверной глазок и, лишь убедившись, что звонит Пафнутьев, узнав его, открыл дверь. И тут же, едва пропустив гостя в квартиру, закрыл дверь снова, не забыв бросить настороженный взгляд на площадку.

– Проходи, – негромко сказал он и запер дверь на замок.

Что-то изменилось в Халандовском, что-то в нем сильно изменилось. Человек, знавший его в прошлом, наверняка поразился бы переменам – вместо самоуверенного и благодушного он увидел бы перед собой нервного, подозрительного, издерганного. Впрочем, скорее всего, изменялся мир, который окружал Халандовского, который всегда радовал его красками, прелестями и возможностями.