Читать книгу "Здесь, на Земле - Элис Хоффман"

— Милочка моя, кто ж не знал, что творится в доме у Белинды? — искренне удивлена Мод.

К несчастью, все больничные данные Белинды уже заведены в компьютер, и Мод, как ни старается, не в состоянии вызвать что-либо из них на свой дисплей.

— И кончен бал, — подводит итог Сьюзи, разочарованно принимаясь грызть ею же подаренное печенье.

— Еще не вечер.

И Мод ведет ее вниз, в цокольный этаж, в комнату, полную старых заплесневелых папок. Если их кто здесь и увидит, они скажут, что Сьюзи собирает для газеты информацию на празднование пятидесятилетия госпиталя.

Замечательной свекровью могла бы стать для нее эта пожилая женщинам, и Сьюзи крепко обнимает ее перед тем, как углубиться в работу. Полтора часа поисков — и Сюзанна Джастис отыскивает наконец отдельные листы из нужной медицинской карточки, в которых, однако, как ни жаль, отражены лишь последние два года жизни Белинды. Но даже за такой короткий период было, согласно записям, целых четыре поступления в больницу. Это уже кое-что, хоть и не веская улика. Две записи неразборчивы, зато другие две — вполне: сломана нижняя челюсть; наложено пятнадцать швов. Сьюзи словно холодом обдало. Как именно пустить в ход эти сведения, она еще не знает, — пока не замечает подпись «доктор Хендерсон» первым номером списка лечащих врачей.

Сидя в припаркованном пикапе, Сьюзи ест из банки йогурт. А доев, рулит прямиком на Мейн-стрит.

Доктор Хендерсон, как ни странно, согласен уделить ей время, хотя его приемная полна народу.

— Хотите написать о Белинде в своей газете? — спрашивает он, услышав это имя.

— Меня просто интересует… мм…

— Что именно?

— Обстоятельства ее смерти, если откровенно.

Сьюзи ничуть не удивило бы, скажи ей этот врач, известный своей холодностью и служебным педантизмом, что обстоятельства смерти пациента — сведения сугубо конфиденциальные. Однако он, похоже, готов поговорить на интересующую Сьюзи тему, причем, как кажется, с известной долей облегчения.

— Острая пневмония, — информирует он, сняв очки и откинувшись на спинку кресла, — что, конечно же, абсолютная чушь.

— Простите?

— Она умерла, потому что он позволил этому случиться. Я мог бы ей помочь — позови меня к ней хоть кто-нибудь. К тому времени, как ее привезли в больницу (да и то лишь потому, что Джудит Дейл довелось по случаю зайти и она тут же поняла всю отчаянность положения), жар очень усилился, Белинда не могла уже дышать. Она умерла от хронического небрежения к себе.

— Но она годами была вашим пациентом. Неужели вы не чувствовали, что у нее в семье что-то не так?

— У всех вокруг что-то не так, дорогая моя, если взглянуть на жизнь без розовых очков.

— Хорошо, тогда такой вопрос. Не думалось ли вам, что причиной некоторых ее, мягко говоря, недомоганий — не пневмонии, а сломанных костей, — кровоподтеков — был муж?

— Не важно, что мне думалось, — звучит в ответ холодный тон доктора. — Я видел, как он ее ударил? Нет. Признавалась мне Белинда, что стала жертвой насилия? Нет. Не было ни слова.

Сюзанна Джастис чувствует, как бьется жилка на ее горле.

— Но она мертва.

— Да, таков печальный факт, — итожит их беседу доктор Хендерсон.

Вечером она все рассказала Эду Милтону. Тот, молча слушал и качал головой. Они — в его квартире на Хай-роуд, Эд на кухне готовит лапшу с пармезаном по-итальянски. Блюдо неотразимо пахнет (Сьюзи, несмотря на перехваченные днем печенье и йогурт, проголодалась, что твой черт).

— Все, что у тебя на него есть, — заключает, не прекращая стряпать, Эд, — это его вина в небрежении Белиндой.

— Да брось ты, — возмущена Сьюзи. — Это как страшная тайна, о которой всякий знает и молчит, включая и того хренова доктора Хендерсона; ведущего себя так, будто он превыше самого Господа Бога.

— Поправочка: не знает, а думает, что знает. Как по мне, она сама себя убила.

— Как ты можешь такое говорить?!

Не в силах дождаться ужина, Сьюзи выхватывает из холодильника банку оливок. Дома она успела взять почту и привезла оттуда двух своих лабрадоров, которым, похоже, очень уютно здесь, у Эда. Два «дивно» пахнущих и истекающих слюной создания растянулись во всю длину на его диване, а он и слова не сказал.

— Белинда, кстати, и сама могла бы позвонить врачу. Скорей всего, она действительно хотела умереть.

— Звучит ужасно. — Сьюзи не вполне теперь уверена, что он не прав. — И что же мне делать?

Эд Милтон улыбается. Обычно он терпеть не может, когда дела не находят разрешения, а ныне полагает, что иные из ситуаций — любовь, например, — куда выше возможностей человеческого контроля.

— Белинда умерла двенадцать лет назад, и, что касается буквы закона, Холлис к ее смерти непричастен. Он, вероятно, впрямь скверно с ней обращался, однако нет полного объема больничных данных, чтобы восстановить картину тех лет, и нет свидетелей. Короче, у тебя на него ничего нет.

— Не согласна, — упрямо протестует Сьюзи.

— Нет оснований для возбуждения уголовного дела. Все, о чем ты говоришь, относится к вопросам нравственности — тем самым, кстати, которые встают и перед твоим отцом.

Сьюзи уже передумала спрашивать у него, рассказать ли ей Марч то, что она узнала, — той наверняка не по душе будет все это услышать. Отнюдь не новая дилемма для Сюзанны Джастис: с того самого лета, как она увидела отца, окунувшего голову в куст роз, и поняла, что он влюблен, ей не давала покоя головоломка — как сказать ужасную правду тому, о ком беспокоишься и хочешь защитить? Ей вспоминаются поздние вечера, когда отец звонил домой сказать, что должен задержаться на работе; тошнота, подкатывающая в момент, когда нужно было передать эти слова матери, и неотвязное ощущение, будто это она, Сьюзи, на самом деле лжец, а не он.

Один-единственный раз в жизни она попробовала сказать о том, что знает, матери. Шел первый курс в колледже Оберлина,[26]рождественские каникулы, она приехала домой — полная впечатлений, в восторге от себя, так много узнавшей за один только семестр, и искушенная, похоже, во всем, в чем может быть искушена женщина (за исключением, конечно, той, которая зовется «моя мать»). Они стоят за кухонным столом и обертывают подарки, дискутируя друг с другом, стоит ли Сьюзи уйти из общежития и снять квартиру для себя и своего парня. Спор накаляется.

— Все, конец беседе, — произносит наконец Луиза. — Твой отец будет против этого.

— Ах, подумать только, мой отец! — шумит Сьюзи (в этот самый момент, когда они обертывают золотой фольгой подарки ему на Рождество, он не иначе как у своей пассии). — Мне от него выслушивать о нравственности? Если бы ты только знала, что он вытворяет, давно ушла бы от него и развеялась!