Читать книгу "Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов"

Типус был откровенный неряха, даже после бани умудрялся моментально измазаться до состояния коробки из помойки. В целом безобидный, даже несколько поврежденный умишком. Однако поскольку экспертиза показала полную его вменяемость, то, подтибривши со двора чужое белье и пояснивши, что «приехал дружок, и постлать было нечего», он отправился по приговору отдыхать на год на общую зону.

Кучу Мусора Олег возненавидел со всей страстью, на которую способен исключительный чистюля. А тот как будто специально к нему льнул, что-то расспрашивая, о чем-то толкуя. Перышкин никак не мог от него отделаться, поскольку Куче покровительствовал Сам, сявка, разыгрывавшая из себя вора в законе, но сумевшая собрать вокруг себя стаю товарищей. Олег страдал, когда Куча появлялся рядом, он даже попытался поговорить с начальством, не переведут ли в другую камеру. Однако, выслушав его туманные жалобы, старший по режиму удивился: чувствительный какой, поди ж ты. И посоветовал почаще дышать ртом.

Так Олег и поступил, когда, вернувшись от руководства, увидел, как Куча преспокойно сидит на его койке и, что-то напевая под нос, тычет своими корявыми, грязными пальцами в подушку. Он дышал и дышал, считая про себя сначала по-русски, потом по-французски, сначала до десяти, потом до ста, и перед глазами взрывались кровавые шары.

Через день Куча повесился у своего излюбленного места, то есть помойки. Поскольку основные признаки не отклонялись от канонических – странгуляционная борозда, никаких признаков борьбы, ссадин, кровоподтеков, одежда не загажена более обычного, – сошлись на том, что удавился сам.

Правда, от него немало несло спиртом, что удивляло: в этом нарушении режима Кучу никто не замечал – но, как говорится, никто не знает, что происходит, когда мужик пьет впервые. Олег, вымыв жесткую воронку от слюней и следов рвоты, аккуратно разбавив техспирт до прежних объемов, снова начал дышать, как и положено воспитанному человеку – носом. Он и не думал скрывать, что рад тому, что Куча перестал коптить небо и отравлять воздух. И что интересно: даже среди осужденных, людей более чем искушенных, и мысли не возникло о том, что к смерти убогого был причастен этот чистоплюй.

* * *

Да, не любил Олег паразитов. Он и людей не особо жаловал. Поэтому-то не по душе ему Миша Усольцев, сальный паразит с апломбом, как у эстрадной звезды, которого – непонятно по каким причинам – привечает замечательная медсестра Майя. Не то чтобы Перышкин ревновал – к женщинам он относился спокойно, они его любили, – но было как-то неприятно. Все-таки знакомы давно, он пристраивается в «Нефтяник» с заднего крыльца вот уже третий год: тут отличные массажисты, а у него спина побаливает. Но вот никак Майя не отвечает на авансы, как выяснилось, прилепившись к этому вот никчемному паразиту.

Вот и сегодня – пошел бы он в этот притон, если бы она согласилась на прощание хотя бы прогуляться средь упоительно благоухающих сосен, олеандров да рододендронов? Отказала, хмуря красивые брови. Огорчена: вот, морщинка прорезалась от пленительного носика до уголка такого лакомого рта…

Майя, значит, ждет Мишу. А крыса Миша вот он, играется себе.

К тому же, зачастив к Осиповичу в подвал фотоателье, наблюдательный Олег начал примечать неладное: вещицы, которые так красиво проигрывал пижон Усольцев, почему-то снова оказывались у него. Вообще в притоне было заведено ставить деньги, не барахло, но этот гад там на особом положении – почему, кстати? А пес его знает, это такая же великая тайна, как в деле с Майкой.

Вот сегодня, в очередной раз крупно проиграв Усольцеву, Олег сам попытался поставить имевшийся у него портсигар с последнего дела – великолепная вещь, серебро, но с золотой короной и вкраплением брильянта, интересный шик, – старый гриб Майер немедленно отозвал его к «бару» и принялся пускать споры.

– Дорогой мой, тут не барахолка. Я уж не раз замечал, что вы проигрываетесь и ставите какие-то странные вещи. Смотрите! Не стоит терять головы.

– Отпускные закончились, Александр Осипович. Ожидал, что приятель выберется, да он мешкает.

– Если проигрались более чем задумывалось, извольте остановиться. Поверьте старому человеку. Не хватало еще суицидальных казусов на темной аллее.

Этот хмырь любил выражаться цветасто и наукообразно. Говоря же об аллее, имел в виду уединенную тропинку, на которую ход шел с задов его дома вдоль морского берега. Там со времен войны была разбита набережная, море наступало, образуя вымоины, берег становился все круче, тропинка – все уже, в некоторых местах приходилось идти, прислоняясь спиной к скале. Там и сям сосны склонялись над острыми торчащими камнями, и ребятишки устраивали на них тарзанки. Вид этих сооружений старшему поколению категорически не нравился, порождая воспоминания совершенно об иных петлях.

– Так, может, сами возьмете? – вкрадчиво спросил Олег, выкладывая перед старым чертом портсигар.

Тот неторопливо снял очки, медленно принялся их протирать – Перышкину даже показалось, что нарочито медленно, то ли издеваясь, то ли избегая смотреть в глаза. Впрочем, какая разница? Он нервничал. Гадюка Усольцев явно собирался соскочить с реванша – и именно тогда, когда Олег желал его более всего. И вот, повертев в руках портсигар, старик, вздохнув, вернул:

– Не возьму, дорогой мой. А вам советую: сплавьте его куда подальше.

– Это почему ж? – негромко спросил Перышкин, скрипнув зубами.

– Вы неглупый человек, а неглупый человек не может задавать таких глупых вопросов, – отозвался Майер, блеснув очками, и прикрыл дискуссию.

Миша встретил сочувственным вопросом:

– Что, наподдали?

Олег лишь отмахнулся.

– Ничего, вещицу на стол – и считаем, что ставки приняты, – заявил Усольцев, шикарно выкидывая с десяток красненьких.

– Маловато, – заметил Перышкин.

– А пожалуйста, – сверху легли веером лиловые четвертаки.

…Невероятные чудеса творятся на свете: понабрав сначала сплошной жир, в какой-то момент Олег с удивлением понял, что выигрывает. Усольцев пропустил явный, стопроцентный выигрыш – и немедленно поплатился. Итог: полные руки взяток и два туза «на погоны».

– Что ж, – он беспечно всплеснул своими бабскими пальчиками и вдруг ловко, как фокусник, сгреб в карман портсигар Олега. И на вопросительный взгляд охотно пояснил:

– Все равно ж проиграешь, фраерок. У меня целее будет.

Вся ненависть к паразитам, большим и малым, еще и обида за себя и за Майку, да еще и детское недоумение, с которым он, великовозрастный,