Читать книгу "Проклятие Ильича - Андрей Готлибович Шопперт"

мины. Ох-хо-хо. Советский человек — это советский человек. Привык жить по правилам. Нет билетов, значит, нужно вздохнуть и идти домой.

Владимир Ильич при капитализме всё же тридцать с лишним лет отбыл и знает, что билеты есть всегда и надо только правильно спросить об этом. Он достал из кармана паспорт сунул туда сложенную десятку красненькую и подошёл к пустующему окошку с надписью: «Билетов нет. Все ушли на…» Просто: «Билетов нет». Постучал в окошко, которое с недовольной гримасой, но всё же открыла женщина.

— Милая, мне там контрамарку оставляли. В смысле, пять контрамарок. Сколько с меня?

Народ тусующийся в холле возле касс оглянулся на «счастливчика».

— Кто оставлял? — не раскрыла паспорт женщина.

Бляха муха! А кто сейчас есть из дрессировщиков? Запашные? Ещё в школу, небось, не ходят.

— Дуров. Вы паспорт откройте, там от него записка.

Открыла. Посмотрела на наглую улыбающуюся юношескую рожу. Но ведь в бобровой шапке юнец. Женщина вынула червонец и сунула в карман халата.

— Есть для вас, товарищ, пять билетов. С вас пять рублей.

Владимир Ильич улыбнулся женщине и сунул синюю бумажку. И ровно через минуту стал счастливым обладателем пяти билетиков, правда, разбитых на два группы. Два вместе и потом три в другом ряду, но тоже вместе.

— Спасибо.

— Паспорт заберите.

Событие шестьдесят пятое

«Ну посмотрите, России просто не везёт. Пётр I не закончил реформу, Екатерина II не закончила реформу, Александр II не закончил реформу, Столыпин не закончил реформу. Я должен закончить реформу».

Б. Н. Ельцин

Буфет есть. Это хорошо? Да просто замечательно… Дудки! Все держат вес. Потому бряканье стаканов и аромат сдобы раздражал конкретно. И Марина ещё больше. Она, может, за фигурой и следила, но от мороженки и «Тархуна» отказываться не собиралась. Пришлось Владимиру Ильичу парням билеты отдать, которые три отдельно, и в зал прогнать, чтобы те слюной не захлебнулись, а самому стоически выдерживать атаку запахов, сидя за столиком рядом с Мариной. Вес не то чтобы Костику сгонять пришлось, пришлось придерживать, за полгода мускулатура прилично подросла, а с нею и вес, для дзюдо нормально, а вот 74 кг в весовых категориях самбо — это уже почти проблема.

Всё плохое, как и всё хорошее, заканчивается рано или поздно. Марина выскребла из мороженицы (точной копии тех, что через несколько лет будет собирать на 13-ой зоне в Нижним Тагиле зять Брежнева Чурбанов) всё до капельки и, подозрительно оглянувшись, не подсматривает ли кто, даже языком туда залезла.

Места были недалеко от прохода и очень близко к ограждению. Сначала выступали гимнасты. Левин, глядя на отработанные до мелочей движения, даже подумал, что вот до миллиметров же все продумано и отработанно. Сотни часов тренировок. Почему так нельзя в футболе? Есть же у них понятие «домашняя заготовка». Вот если бы получающие десятки миллионов рублей российские футболисты так отрабатывали свои домашние заготовки — с точностью до долей секунды и миллиметров — может, у них чего и вышло бы, кроме позора.

В перерывах довольно несмешно для взрослого человека шутили клоуны. А дети визжали и радовались. Да, цирк — это для детей, после шестидесяти сюда заходить не стоит. Когда мимо проносились лошади, от них воняло, прямо удар по обонянию. А ещё Левин понял, что простыл. Попросил Марину лоб потрогать, и она кивнула — да, горячий. И умоляюще посмотрела, во втором отделение же тигры.

— Сиди. Я пойду в фойе выйду, а то тут душно и воняет.

Владимир Ильич так и сделал, прошёл сначала в туалет, умылся, а потом вышел в вестибюль и присел там на скамейку. Всё же Советский Союз, не отнять — к нему подошла женщина из раздевалки и спросила:

— Всё ли хорошо с вами, молодой человек?

— Душно, я посижу… А можно, я куртку заберу? На улице лучше подышу.

Говорить, что запах конского пота и прочей мочи цирковой чуть не рвотные рефлексы вызвал у него, Владимир Ильич не стал. Женщина, наверное, любит свой цирк, зачем её расстраивать?

Снег и ветер, как по мановению волшебной палочки, прекратились, пока Костик полчаса на лошадей и клоунов любовался. Остался небольшой морозец, и в свете фонарей красиво пар отдыхивался. Облачко пересекало полоску света и превращалось пусть в ущербную, но радугу. Голова болеть почти перестала у Владимира Ильича, и он, чтобы совсем уж «выздороветь», решил не идти назад в вонючий цирк, а погулять, подождать ребят и Марину на улице. С этой стороны, от входа недалеко, проходила трамвайная линия, и звонками трамваи больную голову раздражали, тут же ещё и оживлённая дорога проходила, и от неё тянуло бензином. Обострённое головной болью обоняние попросило отойти подальше.

Владимир Ильич пошёл в левую от входа сторону, решил цирк по кругу обойти, но упёрся в забор. И ладно, есть же и правая сторона. Костик постоял около забора, совершил головой несколько вращательных движений, и даже помассировал шею под шарфом. Головная боль почти унялась, ещё минут десять на свежем воздухе — и пройдёт окончательно. Левин двинулся в обратную сторону, играла в цирке музыка и даже казалось, а может и не казалось, слышался детский смех. Владимир Ильич дошёл до конца дорожки расчищенной, дальше была протоптанная в снегу «козья тропа». Интересно, а куда она может вести? Не один же человек прошёл, много, широкая такая «козья тропа», крупные козлы и часто по ней ходят. Левин шагнул на неё и сделал несколько шагов, всё время почему-то ожидая окрика в спину:

— Куда прёшь⁈

Нет. Никто не кричал. Тропа обогнула будочку и вышла к грунтовой наезженной дороге, которая тянулась к огромному котловану. Точно, в Свердловске же строят вторую по высоте в СССР и пятую, кажется, в мире телевизионную вышку, которую так и не построят и потом будут тридцать лет решать, как снести. И ведь каким-то хитрым способом снесут, не разгромив полгорода, но сейчас из котлована торчал небольшой огрызок. Внизу ярко горели фонари и суетились люди. А ведь часов восемь вечера, и погода ещё полчаса назад была не самая благоприятная для строительства телебашни. Ветер.

Левин уже хотел идти назад, когда со стороны центральной дороги промчалась милицейская машина с включённой мигалкой, а следом показался целый кортеж из чёрных волг и даже двух чаек.

— Ух ты! Это кого на таких машинах принесло?

Владимир Ильич решил посмотреть.

Он прошёл по своротке метров пятьдесят и стал спускаться в котлован. И опять почему-то окрик в спину ожидал. Оказался никому не нужен.

Машины остановились возле освещённого фонарями провала в круглой стене и из них стали выползать бочком толстенькие люди в чёрных пальто и ондатровых, а то и бобровых шапках. Шишки! Однозначно.

Товарищи вылезли из машин и стали обходить подножие телебашни, но, очевидно, там во что-то упёрлись и развернулись обратно. Впереди шёл колобок в чёрной куртке и — как, блин, эта шапка называется? — пирожке таком брежневском из каракуля. Он громко говорил полуобернувшись к следующим за ним шишкам. Левин продолжал спускаться в котлован, сам не понимая зачем, словно тянуло туда. Когда до группы товарищей оставалось метров двадцать, Владимир Ильич в ярком свете прожекторов, направленных как раз в проём цоколя башни, узнал идущего сразу за толстячком человека. Высокий, даже выше Костика с его ста восьмьюдесятью сантиметрами, человек был в такой же, как и у самого Квасина, бобровой шапке коричневой. Длинноватое чуть брыластое лицо. И самый противный в мире голос:

— Как тот такой же, так и этот, понимаешь. Два индюка…

И рассмеялся. И товарищи захихикали с небольшим перерывом, соображали, видимо, шутка это или нет, но раз Первый Секретарь Свердловского обкома потом засмеялся, то и им сам бог велел.

Что-то щёлкнуло в голове у Владимира Ильича. Этот здоровый упитанный мерзавец пустит по миру богатейшую страну и развалит её на куски. Да, начнёт не он, а ещё больший предатель Горбачёв, но именно Ельцин из-за своих притязаний на власть любой ценой развалит СССР. Сколько людей пострадает, даже не сосчитать. Одна война России с Украиной чего стоит. Слова вырвались сами:

— Чтобы ты спился. Насмерть. Алкаш, — Левин вздохнул и, зажмурившись, добавил: — Крекс-фекс-пекс.

Эпилог

Владимир Ильич опаздывал, и не просто опаздывал, а опаздывал так опаздывал — на три почти часа. На скамейке в парке, в который они постоянно ходили с Марьяной, он как всякий нормальный тинэйджер, вырезал презентованным фельдшером