Читать книгу "Девочка у моста - Арнальдур Индридасон"

предложил ему присесть на допотопный стул и спросил:

– А почему вы ей интересуетесь столько лет спустя?

– Раньше я работал в полиции, – начал Конрауд, усаживаясь. – Одна знакомая попросила меня изучить подробности того происшествия. Я просматривал материалы дела и наткнулся на ваше имя…

– А при чем здесь эта ваша знакомая? Кто она такая?

– Моя знакомая полагает, что может помочь девочке обрести покой, – объяснил Конрауд. – Она экстрасенс – именно она привлекла мое внимание к случаю с Нанной, и чем больше я погружаюсь в подробности этой истории, тем более любопытной она мне представляется.

Эймюндюр смерил его долгим, тяжелым взглядом.

– Да что вы такое несете?

– Я просто пытаюсь выяснить все возможные варианты того, как развивались события.

– Возможные варианты?

– Ну да.

– В том смысле, что речь не идет о несчастном случае? Я имею в виду смерть Нанны.

– Об этом-то я и хотел вас расспросить, – сказал Конрауд. – У вас никогда не возникало никаких подозрений?

– Нет, – покачал головой Эймюндюр. – А что? Они должны были у меня возникнуть?

– У меня такое впечатление, что по горячим следам расследование было проведено весьма поверхностно, и вывод о том, что девочка погибла по стечению обстоятельств, был сделан чересчур поспешно.

Чем больше деталей я обнаруживаю, тем больше у меня возникает сомнений. Какие у вас были отношения с Нанной? Вы испытывали привязанность друг к другу?

– Да какая там привязанность?.. Я бы так не сказал. У нас ведь была разница в возрасте… Да еще отец перевез меня в этот барак, даже не спросив, хочу ли я там жить. Моя мать умерла, мы остались без дома, вот и… Вы, конечно, меня простите, но я, вообще-то, не понимаю, почему я должен вам все это докладывать.

– А с вашей мачехой? Я имею в виду мать Нанны. С ней вы ладили?

– Ну да. Но мы с ней особо не виделись – в тот период меня и дома-то было не застать. Но обижать меня она не обижала.

– Должно быть, смерть дочери, да еще при таких обстоятельствах, стала для нее тяжелым ударом.

– А как вы думаете?

– Она не винила себя в том, что произошло? Не сокрушалась из-за того, что не уследила за дочерью? Или она обвиняла кого-то еще? Вы не помните? Как она отреагировала на случившееся?

– Ну, расстроилась, конечно, – ответил Эймюндюр. – А как иначе? Да и на их отношениях с моим отцом эта история сказалась. Вскоре он решил от нее съехать – ну и я вместе с ним, разумеется. С тех пор я не поддерживал с той женщиной никаких контактов. Несколько лет я работал за границей, а потом стал ходить в море.

– Я, вообще-то, хотел узнать, не высказывала ли мать Нанны претензий к следствию? – уточнил Конрауд. – Не выражала ли она сомнений относительно того, что смерть Нанны была случайной?

– Да вроде нет.

– А вы не помните, боялись ли кого-то дети на Скоулавёрдюхольте? Они вам ничего такого не рассказывали? Не говорили о ком-нибудь, кто внушал им страх?

– Ну… ходили всякие слухи, но не то чтобы они касались только Скоулавёрдюхольта. Таскались там… озабоченные, как их называли. Но их везде хватало.

– Вы имеете в виду мужчин, которых девочкам следовало остерегаться?

– Ну да… Погодите-ка – вы на извращенцев что ли намекаете?

– Например.

Эймюндюр только покачал головой.

– Вы не знаете, обращалась ли мать Нанны к экстрасенсам, после того как погибла девочка?

– К экстрасенсам? Да нет. Не помню такого. Может, и обращалась, но я об этом не слышал.

– А носил ли кто-нибудь из вхожих в семью – родственник или знакомый – плащ? Или шляпу? Я, конечно, понимаю, что в те времена чуть ли не каждый мужчина ходил в плаще и шляпе, но дело в том, что примерно в тот же промежуток времени, когда утонула Нанна, поблизости от Тьёднина видели мужчину, одетого именно так.

Эймюндюр покачал головой.

– А не было ли среди близких к семье людей кого-то, у кого были проблемы с ногами? Не хромал ли кто-нибудь их них? – спросил Конрауд, помня о том, что ему рассказал Лейвюр Дидрикссон о человеке, которого заметил на Соулейяргата.

– Понятия не имею. Честно говоря, вы меня удивляете – не понимаю, зачем вы мне задаете все эти вопросы. И зачем вы вообще сюда пришли? Что вы хотите выяснить? Это был несчастный случай. Так нам сказали. А теперь, все эти годы спустя, появляетесь вы и говорите, что это не так?

– Да нет же, – покачал головой Конрауд. – Никаких конкретных тому доказательств у меня нет. Просто когда я изучал архивные материалы, у меня возникло ощущение, что расследование было проведено некачественно и завершилось чересчур поспешно. Понимаю, что для вас мало приятного возвращаться в памяти к тем событиям, и не стану вас дольше задерживать, но очень прошу вас: свяжитесь со мной, пожалуйста, если вдруг вспомните что-нибудь – пусть даже самую незначительную деталь – касательно случившегося.

Поднявшись, Конрауд написал свой номер телефона на лежавшей на столе газете и открыл дверь в коридор. Там никого не было. Эймюндюр, бывший жилец ниссеновского барака на Скоулавёрдюхольте, продолжал стоять возле плиты, испачканной засохшими брызгами овсяной каши.

– А вы что, угрожаете своим соседям? – неожиданно спросил Конрауд.

– А? С какой стати мне им угрожать?

– Если все-таки угрожаете, советую вам этого больше не делать.

– Никому я не угрожаю. Это вам та баба наговорила? Она – врунья.

Конрауд ограничился тем, что повторил свои слова о недопустимости угроз в адрес соседей, и уже закрывал за собой дверь, когда внезапно вспомнил о главном вопросе, который собирался задать Эймюндюру. По сути, он ради этого и пришел.

– А вы случайно не помните Наннину куклу? Ту, что нашли в озере, когда случилась трагедия?

– Я помню куклу, с которой она играла. Да там уже и не кукла была, а одно название – вся потрепанная. Вы, видимо, о ней и говорите – других у Нанны не было. Мать ей все повторяла, что она уже слишком большая, чтобы играть в куклы, но та ее и слушать не хотела.

– Значит, вы видели, как Нанна с ней играет?

– Ну конечно. Девочка-то была особенная… Как сказать?.. Немного отставала в развитии. Она хранила в той кукле всякую всячину – откручивала у нее голову и складывала внутрь что ни попадя: рисунки, например, которые сама и рисовала. Для своего возраста она хорошо рисовала – этого у нее было не отнять. Я видел однажды, как она сложила вчетверо какой-то рисунок и сунула его в