Читать книгу "Колдуны войны и Светозарная Русь - Александр Андреевич Проханов"

мой герой ощутил смысл своей собственной жизни, которую он готов положить за эти вселенские святые ценности.

Я приехал к Саур-Могиле. Здесь было всё то же: монументы, иссечённые снарядами, флаги над могилами павших. И множество людей, собравшихся на поминальный митинг. Флаги батальона «Восток», алый, с андреевским крестом флаг Новороссии, флаг Донецкой Республики, красные советские флаги. Звучали советские песни. Строй ополченцев в камуфляже склонял свои головы перед стелами, на которых были выбиты имена героев сорок третьего года. Один за другим выходили люди, пели грозные боевые песни, читали стихи. Единственный оставшийся в живых ополченец рассказывал о тех кромешных боях, где он среди убитых товарищей скрывался в окопе от ищущих его взрывов. Он не ушёл из окопа, потому что в окрестных селениях оставались его жена и дети, и им грозили истязаниями, пытками и насилием зверские батальоны «Айдар» и «Торнадо».

Я дарил свои книги — их было несколько сотен. Расписывался на страницах. Люди брали с благодарностью, уносили в свои гарнизоны, в казармы, в свои обстреливаемые блиндажи, в свои дома, изуродованные бомбардировками.

Я подписывал книги, и за мной следило множество живых напряжённых глаз. Я подписывал мои книги, и за мной следили изрезанные снарядами бетонные пехотинцы, стальные танкисты, каменные лётчики. Быть может, это самый главный момент моей писательской жизни. Герои моей книги обступали меня. Я понял, что я неслучаен в этом мире, что моё творчество, мои мысли, мои переживания — они сливаются с мыслями, историческим творчеством и возвышенными переживаниями окружавших меня людей.

И вновь, как год назад, на вершине Саур-Могилы — гигантский мировой сквозняк. И мне, как и моему герою, казалось, что здесь, через эту гору проходит ось земли, вокруг которой вращаются материки, континенты, двигаются авианосцы, несутся орбитальные группировки. И поднявшееся на священный бой человечество взламывает скорлупу тесного для новой жизни покрова.

Я сорвал крохотный стебель полыни, голубой цветочек растущего у обочины цикория и положил на могилу ополченца. Второй голубой цветок я положил в страницы моей книги, чтобы кто-нибудь после меня раскрыл эту летопись священной донецкой войны, увидел этот выцветший цветок и подумал обо мне с тихой благодарностью.

И снова, вернувшись в Донецк, я слушал рокот артиллерии, шум ночного ливня и гулкие удары церковного колокола.

Среди пуль[64]

Год назад я был на Донбассе. Тогда казалось, народное восстание вот-вот будет подавлено. По всему фронту от Луганска до Донецка гремела тяжёлая артиллерия бандеровцев, сметая с лица земли города и посёлки. Горбились могилы ополченцев, едва засыпанные горячей злой землёй. Полевые командиры, выросшие из народных дружин, вчерашние шахтёры, казачьи атаманы, учителя не умели воевать, не знали тактики современного боя и подставляли грудь под снаряды тяжеловесных танков и установок залпового огня.

Государство, зародыш которого возникал на народном референдуме, подвергалось в тот момент страшному испытанию. Стихия, неразбериха, романтизм, героическая жертвенность, измена, апатия. И неясно, какой была эта война: гражданская? Ибо люди одной веры, одной семьи, вчерашние сослуживцы и однополчане, рассечённые страшной секирой, истребляли друг друга.

Война цивилизаций? Ибо русский мир, с его полифонией языков, верований, с уходящей в небесную лазурь вертикалью молитвенной святости, добра, красоты встретился с жестоким национализмом, окрашенным светом пылающих в ночи свастик и факельных шествий.

Или народно-освободительная война? Когда Донбасс, страшась кандалов и публичных казней, истребления своей внутренней глубинной суверенности, поднялся на освободительную борьбу. Или это война величайших глобальных смыслов? Когда дряхлый мир, основанный на насилии, несправедливости, лжи, взяв на вооружение огненный фашистский факел, отбивал атаки нарождающегося волшебного грядущего мира, связанного с божественной справедливостью. Какая это война? Я гадал над этим, уезжая тогда с Донбасса, замыслив свой роман «Убийство городов».

И вот я снова в Новороссии, снова среди своих героев. Снова на Саур-Могиле, где дарю свой новый роман моим героям и прототипам. Я двигаюсь по Донбассу и наблюдаю перемены, случившиеся за этот огненный год. Главная перемена — создание на месте турбулентной бурной стихии жёстких государственных структур, жесткой матрицы, в которую помешается новое поколение политиков, новое поколение военных, представителей новой донецкой реальности.

Я двигался по блокпостам, по гарнизонам, я видел армию. Армию, которой еще не было год назад. Стихия ополченцев сменилась регулярными войсками, в которых есть корпуса, батальоны, оснащённые современной техникой, есть генералы, полковники. Это армия нового типа — в ней очень силен дух. «Конечно, — говорили мне офицеры, — на той стороне скопились огромные украинские силы, там множество солдат, много бронетехники, но у нас дух, мы сильны духом, и мы непобедимы, мы бесстрашны».

Когда я был в Горловке, начался отвод техники с передовой. Боевые машины пехоты, танки, в которых сидели донецкие танкисты, с неохотой покидали передовую и углублялись в тыл на расстояние трех километров. На линии огня в окопах оставались только бойцы, вооруженные стрелковым оружием и гранатометами на случай удара укров.

Украинская артиллерия продолжала гвоздить по Горловке. Она била не по уходящим танкам, не по гарнизонам, не по штабам. Она била по трансформаторам, по водоводам, по больницам, по электросетям — по той инфраструктуре, что удалось восстановить, что давала возможность жителям оставаться в своих поселениях, в своих домах. Бандеровцы желали подавить дух сопротивления, вселить панику и уныние в народ. «Но нет, — повторяли мне мирные жители, — у нас дух, мы не сломлены, мы чаем нашу победу».

Когда я ехал по донецкой земле, сквозь пышные сады, сквозь их тучную зелень смотрели на меня скелеты домов, разгромленные поселки и городки, где еще недавно бушевала война, куда пикировали самолеты и ударяли установки залпового огня. Безжизненные лунные пейзажи. Но вдруг, среди мертвенных скелетов, я видел дома, в которых вставлены окна, белеют оконные рамы. Значит, эти руины не пустуют. Эти руины медленно, но неуклонно обживаются. А в селениях, одноэтажные дома которых украинская артиллерия превратила в труху, в прах, работают бригады сельчан. Они сплачиваются для того, чтобы строить и восстанавливать не только свои дома, а дома всего села. 10–15 человек сбиваются в артель, собирают из остатков разбитого шифера уцелевшие фрагменты, кроют один дом, второй, третий. И так, восстанавливая один за другим дома, движутся по селу, возрождая его к жизни.

И вот я вижу на перекрестье дорог железнодорожный мост, который в прошлый раз был разрушен, а теперь он отремонтирован, и по нему медленно, осторожно движется состав, груженый углем. А по дорогам идут колонны автобусов, наполненных детьми — солнечными очаровательными мальчиками и девочками, которые, окончив школу, отправляются в пионерские лагеря.

А в университетах я присутствовал при