Читать книгу "Дом Кёко - Юкио Мисима"

закончил банально:

— В конце концов, любой путь — единственный в своём роде. Наша прозаическая работа придерживается того же метода, что и искусство.

Нацуо часто слышал неотразимые фразы, которыми пользовались некоторые художники, чтобы порадовать возможных покупателей своих картин. Покупателям понравились бы такие слова, произнесённые по возможности искренне, серьёзным тоном:

— Выслушав рассказ о вашей работе, я могу сделать вывод, что в своей основе она имеет нечто общее с искусством.

— И каким же образом?

Собеседник обрадуется и обязательно придвинется, чтобы выслушать. Поэтому стоит привести разумные доводы (машинное оборудование и индюк, луна и автомобиль, кораблестроение и зубочистки, мандарин и телефонный аппарат — у каждой пары есть что-то общее!), только так и можно заарканить душу собеседника. Например, часто употребляют туманное выражение: «С точки зрения удовольствия создавать вещи все они одинаковы».

— У меня почему-то нет художественного вкуса.

— Нет, есть, и очень хороший.

Это всего лишь пустая лесть. Скорее, нужно сказать следующее:

— Может, оно и так. Необязательно каждому обладать художественным вкусом. Люди, которые не принадлежат к миру искусства и владеют этим даром, просто собаки на сене. Скорее, у людей с его полным отсутствием, когда они увлечены своей работой, в некоторых вещах, хранящих отпечаток вдохновения, на границе вдохновения и усилий, проявляется нечто общее с людьми искусства. В этом плане вы куда лучше полного дилетанта понимаете суть искусства.

Хотел бы Нацуо встретить человека, у которого после таких слов не засияли бы глаза. На самом деле такой человек не стремится попасть в число мастеров. Но хочет по возможности походить на них. Такой способ убеждения удовлетворяет оба желания.

Не следует также забывать, что, когда здоровые люди из общества под настроение выставляют напоказ перед людьми искусства чувство неполноценности, принижают себя, заявляют об отсутствии художественного вкуса и художественного таланта, их истинное намерение исчезает. Более того, они втайне испытывают удовольствие. Такая скромность обычно притворна, этому не стоит верить.

В компании не было тех, кто желал бы обменять радость от высшего места в обществе сложения хайку и танка на радость заполучить должность начальника отдела. С другой стороны, в искусстве, к которому склонны старики, пресытившиеся властью и деньгами, избегают стремления к общественной власти, столь необходимой специалистам. И довольная достижениями молодёжь больше радуется признанию по каким-то неведомым законам художественных принципов, нежели тому, что их реальные успехи признаны по реальным законам реально существующего общества.

Нацуо никогда не стремился понравиться другим, и все об этом знали. Просто вмешательство Такэи было своеобразным. Тот считал человеческое тело пластичным элементом прекрасного и одновременно полагал, что с точки зрения доступности произведений искусства в посредничестве мастеров нет необходимости: «Чтобы назвать нечто красивым, люди искусства, по существу, не нужны». Таким образом, они всего лишь проводники. Если осознание человеческого бытия представить в виде произведений искусства (такие, как Лео Роберт, хороший тому пример), то доводы в пользу существования работников искусства потеряют свою силу.

Нацуо признавал, что такие идеи о прекрасном явно возникли у Такэи под влиянием исторически заложенной эстетики. Нет сомнений, что его «вдохновение» не просто родилось из знаний анатомии, оно вышло из знакомства с греческими скульптурами и отчасти — из «напыщенности» барокко. Его мало интересовал классический период. Мускулы Аполлона слишком естественные, «человеческие», им не хватало тренировок. Такэи верил, что мускулы, как и ум, силой воли можно натренировать до сверхчеловеческого состояния.

Нацуо, как ребёнок, почувствовал в этом споре опасность. В отличие от зримой красоты, в произведениях искусства её подчёркивают, на неё указывают, но она не бросается в глаза. Красота просто гарантия того, что творение сохранится в веках. Суть произведения — в его сверхдолгом существовании и только в этом. Даже представив, что человеческое тело есть произведение искусства, мы не сможем противостоять тому, что его будет подтачивать и ослаблять время. Значит, можно допустить, что лишь самоубийство в момент расцвета сил спасёт тело от разрушения. Произведения искусства тоже гибнут в пожарах и разрушаются.

Если предположить, что молодые люди с прекрасными мускулами могут сами по себе, без посредничества людей искусства, стать творением художника, то гарантии вечности, заключённые в их телах, приведут к появлению людей искусства уже среди них. И они должны спланировать самоуничтожение. Тренировки и взращивание мышц развивают тело, но одновременно, по закону времени, по закону увядания, прочно запирают его. Поэтому они не совершают присущие искусству действия; до конца жизни, определённого самоубийством, прекрасному телу не хватает условий, чтобы стать произведением искусства.

В конце концов Нацуо, не сдержавшись, заметил:

— Уж если мускулы так важны, стоит, пока не постарел, покончить с собой в момент, когда они наиболее впечатляют.

Нацуо говорил как никогда резко и агрессивно. Осаму, впервые увидавший друга таким, ещё до того, как все начали переглядываться, поднял на него изумлённые глаза.

— Вы все состаритесь. Живые мускулы — это иллюзия, — с нажимом произнёс Нацуо, всё больше распаляясь.

Такэи и не думал сдаваться:

— Да, есть те, кто с самого начала жалеет стариков. Жалкие, слабые люди искусства. По силе рук они нам не соперники, поэтому и считают, что хорошо бы в нашем мире все мускулы сгинули.

*

Нацуо с мрачными мыслями вышел на улицу. Он был без машины, поэтому пришлось идти до станции пешком. Осаму пошёл за ним. Извинился, что просил приехать, а ему навязали неприятный разговор. Нежная забота тронула сердце Нацуо. Друг в такие моменты выглядел большим, сильным, красивым зверем, поэтому Нацуо подумал, уж не завидует ли он красивому зверю. Осаму вдруг произнёс:

— Ты не обращай внимания. Такэи это скрывает, но говорят, что он кореец.

Это было странное откровение. Нацуо вспомнил, что когда-то давно участник марафона, выходец с Корейского полуострова, на международных соревнованиях принёс славу Японии. Сумасшедшая привязанность угнетённой нации к телу и поклонение его силе.

— А, вот в чём дело.

Нацуо просиял своей обычной доброй улыбкой; такой поворот событий его вполне устраивал. Выходило, что рассуждения Такэи не имели к нему никакого отношения. Ведь Такэи был корейцем, а Нацуо — ангелом.

Однако Осаму тот факт, что Такэи кореец, воспринимал по-другому. Он считал, Такэи не хватает слов. Поэтому он и говорит так много!

— Ты сразу домой? — поинтересовался Осаму.

— Да, есть работа.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя? — Осаму предложил это гордо, но без всякой надменности.

— Тебя, наверное, ждут женщины.

— Ну и что? Я не так уж люблю женщин, — бросил Осаму и, будто его подтолкнули, заговорил чуть громче: — Чтобы женщина по-настоящему понравилась, я должен стать абсолютно пустым. Но ведь я боюсь этого.

— А мне нравится,