Читать книгу "Последний штрих к портрету - Людмила Мартова"

Он усмехнулся то ли ее наивности, то ли чему-то своему.

– Можно и так сказать. А вы, как я понимаю, студентка?

– Да, я учусь на геологическом факультете. А вы кого-то тут ждете? Я вас не первый раз вижу.

– Нет. Я никого не жду.

– Да? А мне показалось, что вы следите за Олей Каплевской.

Ее собеседник чуть вздрогнул, и Маше внезапно стало холодно, как будто ледяным ветром обдуло, хотя день стоял жаркий.

– С чего вы взяли?

– Ни с чего, просто заметила. И она вас тоже заметила и, кстати, испугалась. Вы знакомы?

– Нет, а вы?

– Ну, разумеется, я знаю Олю, потому что мы однокурсницы. И друга ее, Васю, я тоже знаю очень хорошо.

Краем глаза она продолжала следить за ребятами и видела, что они, видимо, успокоенные ее разговором с незнакомцем, уходят прочь, взявшись за руки. Ну и хорошо, вот и славно. Дмитрий тоже проводил их взглядом.

– Маша, а вы есть хотите?

– Если честно, то да, – призналась она. – Но если я поеду домой и поем, то мне придется взяться за работу. Поэтому я предпочла немного побыть голодной, но посидеть здесь.

– А хотите, мы вместе пообедаем?

– Хочу, но предупреждаю, что у меня нет денег, – дерзко сказала Маша. Вообще-то дерзкой и смелой она не была, но мужик вызывал интерес, да и есть хотелось сильно.

– По вам видно, – усмехнулся он. – Кроме того, когда Дмитрий Зимин приглашает даму пообедать, он принимает все расходы на себя, считая иное оскорблением.

Маша поднялась со скамейки.

– Еще предупреждаю, что у меня осталось чуть больше часа, потом мне нужно домой, потому что я должна сменить маму за швейной машинкой. Но тут напротив кафе, так что мы можем поесть там.

Он лениво обернулся, чтобы посмотреть на стекляшку, бывшую предметом Машиных тайных вожделений.

– Это не кафе, а тошниловка, – наконец сказал он, – предлагаю доехать до Нового Арбата и поесть в «Метелице». Обещаю, что потом доставлю вас домой, чтобы успеть к назначенному времени. Вы в каком районе живете?

– В Строгино, – ответила Маша.

Про «Метелицу» она, разумеется, слышала. Одно из самых известных игорных заведений Москвы пользовалось славой места, где кутили «малиновые пиджаки» и воры в законе. Маша с сомнением осмотрела свой скромный наряд.

– А попроще места для обеда мы найти не можем?

Он посмотрел, сначала непонимающе, а потом с искоркой интереса.

– Поверь, если ты со мной, то никому нет дела до того, как ты одета, – сказал Зимин. – Но не хочешь, не надо. Можем в «Прагу» заехать. Место хорошее, но тебя там точно никто смущать не будет. Ну что, поехали?

В тот первый день их знакомства они действительно обедали в «Праге», а потом Зимин отвез Машу домой, как и обещал. Телефона он у Маши не попросил, и она, по зрелом размышлении, не стала расстраиваться, потому что этот человек пугал ее – нет, не своим прошлым, которого, кстати, не скрывал, скорее, огромной внутренней силой, которую было не скрыть, да он и не пытался.

Однако через два дня, когда она сдала последний экзамен, Маша снова увидела его все под тем же деревом. Она была уверена, что он опять приехал наблюдать за Ольгой Каплевской, но Зимин ждал именно ее, чтобы опять отвезти пообедать, на этот раз в «Савой».

Третье их свидание закончилось в его квартире, которую он, оказывается, снимал в самом центре старой Москвы, в постели, которая притягивала и страшила Машу одновременно. Этот мужчина, от которого мама и папа точно пришли бы в ужас, был первым в ее жизни. Он не оказался ни ласковым, ни нежным, но было в его уверенных действиях столько убежденности, что он берет свое по праву, что это притягивало и завораживало больше, чем какая-нибудь слюнявая романтика.

– Ты женат? – спросила Маша и не поняла, почему он засмеялся. А отсмеявшись, показал на восьмиконечные звезды, наколотые по одной над каждой ключицей.

– Я коронован, – ответил он. – Во Владимирском централе это было. Вор в законе не может жениться, Маруся. Ты это, кстати, запомни на всякий случай. Чтобы не разочаровываться потом. Замуж я тебя не возьму, но в бархат, шелка и парчу одену.

– Я не буду разочаровываться, – тихо сказала Маша. – И никакой парчи мне не надо.

– А что надо? Куртки кожаные шить?

Конечно же, еще в первый день она все ему рассказала и про родителей, и про брата, и про куртки, и про исколотые шилом пальцы.

За четыре года, которые прошли с их первой встречи, Маша ко многому привыкла. К гладким, немного скользким фишкам в первом валютном казино Москвы все в том же «Савое», где игровой зал был таким маленьким, что помещалось всего два карточных стола и один рулеточный, а крупье и официанты не говорили по-русски, потому что были завезены из Европы. К разгулу на широкую ногу в «Метелице», где, казалось, никто не считал денег. К роскошным одеяниям дам, служивших украшением для своих респектабельных спутников. К блеску бриллиантов в клубе «Мираж», бывать в котором она особенно любила.

Маша привыкла к невесомости меха на своих обнаженных плечах, к тяжести перстня с бриллиантом в три карата, к горячему песку на пляжах Канн и Ниццы, к серебряным щипчикам, которыми нужно было расправляться с лобстером. К тому, что не надо больше шить куртки и жить с родителями, потому что теперь у нее была своя отдельная трехкомнатная квартира, пусть не в центре, но в очень даже престижном спальном районе, до которого на собственной машине можно было добраться всего-то за полчаса. И к своей машине, которая у нее, разумеется, была тоже.

Мама теперь тоже не шила куртки, а заведовала ателье, в котором считалось престижным обшиваться всему московскому бомонду. На высокую моду ателье, упаси бог, не претендовало, но именно туда приходили заказчицы, которых направляли зиминские компаньоны и друзья. Для ателье было куплено помещение, которое потом, спустя много лет, когда мама надумала все-таки выйти на пенсию, родители сдавали за хорошие деньги, тем самым обеспечивая себе безбедную старость.

Жизнь Маши была спокойной и безмятежной, потому что никаких завышенных требований Зимин к ней не предъявлял. Появлялся, когда считал нужным, отсыпался в ее кровати, периодически прикладываясь к Машиному телу, выводил в свет, явно гордясь ее красотой, и ради этого не жалел денег ни на одежду, ни на украшения. Иногда он исчезал на неделю, две, три, но Маша не ревновала, не искала, не задавала вопросов, будучи совершенно уверенной, что его исчезновения вызваны исключительно делами и больше ничем.

Неведомо откуда, но она была уверена, что у него нет других женщин. Зимин вообще был не падок на женскую красоту и интерес, к заигрываниям относился равнодушно, объясняя Маше, что получает все, что ему нужно, от нее, а больше ему и не надо.

– Ты меня любишь? – как-то спросила она, скорее, потому, что было очень по-женски правильно задать такой вопрос, чем из истинного любопытства.