Читать книгу "Русский Шерлок Холмс. История русской полиции - Александр Бушков"

Подействовало. Линдер был обласкан и накормлен вкусным обедом, но, главное, пани написала сердечное письмо, нежное и обширное, не оставлявшее никаких сомнений в характере отношений меж ними. Каковое Линдер и должен был Стасику передать (он сразу заявил, что адрес друга Стасика знает, но не скажет – пущей конспирации ради).

Письмо Кошко тут же показал чиновнику. Тот, прежде считавший женушку образцом супружеской верности, пришел в несказанную ярость. И запел, как соловей, закладывая все и всех. Рассказал, где сейчас обитает Квятковский: в Москве, на Переяславльской улице, у любовницы Горошка. И облигации при нем, поскольку именно чиновник, задействовав старые связи, вызвал из Гельсингфорса юркого дельца Хамелейнена, который с его рекомендательным письмом должен будет пойти к Квятковскому и купить облигации оптом: за полцены, конечно, как это с ворованным обычно и бывает, но в данном случае «полцены» означало 1 200 000 наличными… Заодно признался, что сарайчик, из которого вели подкуп, принадлежит как раз ему, и назвал имена всех участников «предприятия», коих набралось девять человек.

В Москву все вернулись, имея при себе то самое рекомендательное письмо от чиновника. Под видом Хамелейнена должен был идти Линдер. Зная привычки «варшавских воров», Кошко не сомневался: после первого же контакта с «финном» за ним установят слежку – очень осторожная и осмотрительная публика эти «варшавские воры». А потому Линдеру было приказано остановиться в роскошной гостинице «Боярский двор» и вести широкий образ жизни, как и подобает человеку, оперирующему миллионными суммами: обедать с шампанским, раздавать щедрые чаевые (Кошко не без юмора писал: вряд ли такое поручение Линдера огорчило).

В конце концов поляки начали с «финном» деловые переговоры. После долгого торга сошлись на кругленькой сумме в 1 200 000 рублей. В доказательство своей платежеспособности «финн» показал им несколько классических «кукол», пачек резаной газетной бумаги, с двух сторон обложенных настоящими пятисотрублевками. Поляки сказали: отлично, но ведь этого мало… Линдер с милой улыбкой пожал плечами: ну не могу же я таскать с собой такие деньжищи! Не беспокойтесь, панове, завтра же выпишу из своего банка всю сумму до копеечки…

Квятковский вызвался сопровождать Линдера на телеграф – явно, чтобы увериться окончательно, Линдер преспокойно отправил телеграмму в Гельсингфорс, прося перевести на его счет в Москве миллион двести тысяч. Чтобы рассеять последние подозрения, он в качестве обратного адреса указал не «Боярский двор», а ту квартиру на Переяславльской, где жил Квятковский.

Телеграмма, конечно, никуда не ушла – заведующий почтовым отделением, заранее проинструктированный (к тому же старый знакомый Кошко), тут же передал ее «королю русского сыска». Однако на следующее утро почтальон (переодетый агент Кошко) принес Квятковскому ответ: указанная сумма будет завтра же господину Хамелейнену перечислена. На радостях Квятковский отвалил мнимому почтальону три рубля чаевых (телеграмма, понятно, была сфабрикована в сыскной) и тут же позвонил «финну».

Кошко все разработал блестяще: «финн» прибыл в банк, держа под мышкой явно пустой на вид портфель. Пробыл в банке не менее часа (такие суммы в пять минут не выдают). В уборной агент Кошко набил портфель двенадцатью «куклами» из якобы пятисотрублевок. Выйдя уже с туго набитым портфелем, Линдер, демонстративно-бдительно озираясь, сел на извозчика-лихача (тоже агента) и поехал на Переяславльскую…

К условленному часу окрестности дома, где жил Квятковский, были набиты переодетыми сыщиками: четыре «дворника» старательно скалывали лед, три «извозчика» подремывали в ожидании седоков, на углу стоял громко выкрикивавший сенсации дня «газетчик», на другом просил милостыню «нищий», «татарин, скупщик старой одежды», неторопливо бродил по дворам и, как было принято у людей этой профессии, заунывно кричал: «Халат! Халат!» Руководивший операцией один из ближайших помощников Кошко Курнатовский не маскировался – он попросту сидел у окна в пивной напротив. Все до одного были вооружены «браунингами» (к тому времени широко использовавшимися в сыскной полиции, Охранном отделении и жандармерии).

Вошел Линдер. Примерно через час по сигналу Курнатовского вся переодетая компания, выхватив пистолеты, ворвалась в квартиру. Квятковского с Горошком (а заодно и Линдера, о подлинном лице которого ради конспирации никто не знал, кроме Курнатовского) сбили с ног, обезоружили и надели наручники.

«Польские воры», как у них было в обычае, в полиции держались сущими джентльменами. Квятковский невозмутимо сказал: чисто сработано, но мы не в претензии, мы бежим, вы ловите, такова се ля ви…

Вскоре взяли и остальных: двоих сыщики уже обнаружили, трое попались в засаду, оставленную на Переяславльской. Обыска устраивать не пришлось: когда ворвались сыщики, все облигации лежали на столе, и «финн» их старательно пересчитывал. Бесследно скрыться удалось только одному вору, мелкой сошке.

Парочка интересных историй о расследованных Кошко аферах.

Однажды к Кошко явился в крайне расстроенных чувствах чиновник лет тридцати, в форменном сюртуке и при шпаге (чин был невеликий: губернский секретарь, то есть штатский поручик). Он печально поведал, что стал жертвой афериста и лишился восьмисот рублей…

Оказалось, чиновник этот, по фамилии Панов, служил в Департаменте Герольдии шестой год, но прочно застрял в одном и том же чине, на сторублевом жалованье. В то время как многие сослуживцы давно его в чинах и должностях обогнали. (Причина, пожалуй, ясна: Кошко упоминает, что лицо у визитера было «исключительно глупое».)

Кто-то из сослуживцев посоветовал дать объявление в газету: я, такой-то, готов заплатить тысячу рублей тому, кто устроит мне место с жалованьем двести рублей в месяц (подобные объявления появлялись часто и нарушением закона ничуть не считались). Панов так и поступил. Вскоре ему пришло приглашение к такому-то числу явиться в такой-то номер одной из самых роскошных гостиниц.

Панов, конечно, полетел туда, как на крыльях. В номере его встретил осанистый господин лет пятидесяти, «на вид – совершенный сановник», представившийся ни много ни мало – князем Одоевским (старая известная фамилия). Он мягко пожурил гостя за то, что тот излишне мелочится. Что там двухсотрублевое жалованье! Князь может устроить и место вице-губернатора, правда, в провинции, скажем, в Якутске, и уже не за тысячу рублей, а за пять-шесть…

Панов согласился, не раздумывая: Якутск, конечно, жуткая глухомань, но вице-губернатор – он и в Якутске вице-губернатор. Князь попросил зайти через пару дней, а пока что в счет будущих благ одолжить рублей триста – поиздержался, так уж сложилось…

Панов деньги отдал. Придя в следующий раз, увидел князя во фраке, с орденской лентой и звездой. Оказалось, его сиятельство как раз собирается к премьер-министру Столыпину. Но уже сейчас может обрадовать: кажется, удастся подыскать вице-губернаторство и поближе якутского. Панов простодушно рассказал: есть у него знакомый купец, частенько жертвующий крупные суммы на благотворительность ради чинов и орденов. Но заветная мечта у него другая: заполучить придворный чин, хотя бы самый младший, камер-юнкера, но, в отличие от других чинов и орденов, придворного чина никакой щедрой благотворительностью не добьешься. И купец не раз говорил: поспособствуй ему кто-нибудь получить камер-юнкерство, ста тысяч бы не пожалел…