Читать книгу "Феликс и Незримый источник и другие истории - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

Миларепа предавался медитации вместе с сестрой – она отыскала его, покончив с жизнью продажной женщины. Тетя не посмела пройти по мосту, который вел ко входу в пещеру.

– Миларепа, я упрекаю себя. Твой дядя умер в жестоких страданиях. Я поняла, что всю жизнь мы шли по неправильному пути. Миларепа, ты можешь мне помочь? Мне кажется, я без тебя не справлюсь.

Сестра вскочила и принялась оскорблять тетку. Она вспомнила далекое прошлое, – по ее словам, все несчастья семьи произошли из-за родственников.

– Какие несчастья? – спросил Миларепа. – Я счастлив, как никогда. Я научился отрешаться от самого себя, чувствовать тщетность мирских благ и молиться о судьбе других созданий.

– Миларепа, – возразила сестра, – но ведь это из-за них нам пришлось расстаться, из-за них умерла мама, из-за них мы всю жизнь нищенствовали.

– Я не вижу в нищенстве ничего унизительного.

– Миларепа, – умоляла тетя, – прости меня.

– Пройди по мосту.

– Нет, я не согласна! – закричала сестра. – Пусть убирается, откуда пришла!

– Не слушай мою сестру, иди по мосту.

– Я не хочу ее видеть!

– Сестренка, те, кем управляют какие бы то ни было желания и злопамятность, ничем не могут помочь другим. Они и себе не могут помочь. Как если бы человек, упавший в бурную реку, вообразил, что кого-то спасает. Тетя, мы тебя ждем.

– Спасибо, дорогой племянник.

– Я не твой племянник. Я им был, но с этим кончено. Маленький Миларепа остался в далеком прошлом – прошлом, состоящем из плоти и крови, но я с ним больше не связан. У меня больше нет кровных родственников, моя семья – все человечество.

Я объяснил ей законы причин и следствий. Моя тетя преобразилась: и на словах, и сердцем, она стала отшельницей, идущей к собственному спасению с помощью религии и медитации.

Я все дальше продвигался по избранному пути.

Днем я изменял свое тело как хотел, принимая по зову воображения самые разнообразные формы, я летал по воздуху. Ночью, в снах, я мог еще глубже изучить вселенную, бывая на любых скалах, в любых лесах, под любыми небесами, воплощаясь в любые образы – животных, растений или минералов, переходя от воды к огню, от облака к землеройке.

Но я все еще не был уверен в себе. Выполняя волю моего учителя, я решил перебраться в Чубар. Я покинул белую скалу, взяв с собой горшок, в котором варил крапиву. Но, ослабленный лишениями, с покрытыми грязью ногами, я поскользнулся и упал, выпустив из рук горшок. У него отбилась ручка, а сам он покатился по склону. Я не успел поймать его, он разбился о камень. Из него выскочила зеленая масса, сохранявшая форму горшка, – остатки вареной крапивы.

Я долго смотрел на них. Только что был горшок – и нет его. Осталась одна засохшая трава. Ничего нет постоянного в этом мире, все эфемерно.

Я разрыдался. Ведь я считал, что покончил со всем, что меня обременяло, но нет, этот злополучный горшок составлял мое богатство, я нуждался в нем, он господствовал надо мной. И даже разбитый, он демонстрировал свое превосходство, поскольку вызвал такие эмоции. Он принадлежал мне, но еще больше я принадлежал ему.

Теперь, когда я разбил глиняный горшок, что мне делать с подобием горшка из крапивы?

Я перешагнул через него.

Сегодня вечером на Монмартре особенно красиво. Париж – это декорация. Тибет – другая декорация. Ветер должен бы чаще раскачивать полотна декораций, чтобы в них трепетало дыхание небытия. Если проникнуть в самую глубину, во мрак того, что прячется за кулисами… Ничто не имеет значения, потому что все – лишь иллюзия.

Небытие…

Миларепа учил людей мудрости, исходя из небытия.

– Размышлять о нелепости человеческого существования, понять наше крайнее убожество, посмеяться над собой и смягчиться. Жалость уничтожает границу между тобой и другими, жалость делает щедрым. Щедрый придет ко мне. А тот, кто придет ко мне, станет Буддой.

С годами Миларепа больше не говорил, а пел.

– Нужно обуздывать свое «я». Отказ от самого себя дает очень много.

Он не переставал петь. И сочинил сто тысяч песен.

– Мне кажется, я все позабыл. Скрываясь в пещерах высоко в горах, я позабыл мир с его грубой логикой, отношение ко мне моих братьев и соседей. Потеряв свои знания, я позабыл иллюзии невежества. Предаваясь песням любви, я позабыл споры. Став кротким, я позабыл разницу между собой и другими.

Он склонился к Речунге, своему любимому ученику, и сказал:

– Я старею, мое тело покрывается морщинами. Скоро я покажу тебе признаки близкого переселения в другую сущность, признаки старости и болезни.

И он действительно показал.

Миларепа состарился. Теперь он готов был умереть, как зрелый плод бывает готов упасть с ветки.

Пришел день, когда он решил умереть.

Ученики нашли его тело – холодное и неподвижное. Его сочли мертвым. Ученики воздвигли погребальный костер, возложили на него тело и зажгли огонь. Но пламя отказывалось коснуться тела. Они пытались десять раз, двадцать раз, все было бесполезно, словно дрова сопротивлялись огню.

Потому что Миларепа еще должен был увидеть любимого ученика, своего духовного сына.

Когда Речунга пришел, Миларепа улыбнулся и обнял его:

– Я хотел умереть при тебе. Прежде чем уйти, я должен был убедиться, что посеял все свои семена.

Он повернулся к ученикам:

– Вот окончательная истина. Нет медитирующего, нет темы для медитации, нет вечной мудрости, нет тела Будды. Нирваны не существует, все это одни слова.

Он произнес это и навеки замолк.

Так, достигнув восьмидесяти четырех лет, в последний месяц зимы, на рассвете, ушел из жизни Учитель Мила Блеск Алмаза.

Выйти из пустоты. Вернуться в пустоту.

Сегодня действительно стотысячный раз?

Сегодня Свастика в последний раз рассказал о судьбе племянника, которого не смог полюбить?

Каждый день я чувствую, что мне все меньше хочется рассказывать конец истории. Каждый день мне становится страшнее и страшнее.

Сегодня правда последний раз?

Мой день уже пришел?

Согласно предсказанию, я узнаю это, когда меня охватит мрак.

Мрак

Что нам приносит буддизм…

Интервью Бруно Мецгера[36] с Э.-Э. Шмиттом

Б. М. Как вы познакомились с буддизмом?

Э.-Э. Ш. Буддизм словно рука, чудесным образом протянутая мне в очень тяжелый момент. Тогда мне исполнилось тридцать. И целых два года я почти каждый день ходил в больницу навещать дорогих мне людей, которые были очень серьезно больны. Почти каждый день! Вначале я с легкостью разговаривал, слушал, шутил, выражал им свою привязанность, покупал то, что они просили. Но со временем мне стало все труднее восстанавливаться после визитов к этим несчастным, больше не покидавшим постели. Конечно, я мог рассказывать им о внешнем мире, передавать какие-то сплетни, но безлично, будто исполняя выученный номер, а поддерживать теплые, искренние отношения мне уже не удавалось. Повседневность меня изнуряла, лишала непосредственности; я действовал больше из чувства долга, чем из чувства симпатии; я видел не столько человека, сколько болезнь. И спасло меня чтение.