Читать книгу "Нетелефонный разговор - Михаил Танич"

Сто раз славлю предприимчивость и хозяйственность русского солдата (некоторые везли даже конскую сбрую!). Не морщитесь и не фэкайте – мы их не звали к себе в гости. Но они пришли. А мы обид не прощаем.

Смерть фараона

Поселок Кураховка на Донбассе. Дымит на угле и дает свою маленькую «плюс электрификацию» местная ГЭС, а в гостинице имеет служебную комнату моя мама, единственный мой якорь в жизни, сама снявшаяся со всех своих якорей. Два перекати-поля. Мама, правда, начальник планового отдела какого-то предприятия, а сынок – только что откинувшийся забалансовый человек, навсегда пропитанный лагерным духом, без видимого будущего в свои уже тридцать лет.

Скоро я покину этот поселок, подамся в город Мариуполь, почему-то вписавшийся в судьбу мою, моих родителей и прародителей. Подамся в поисках работы, в попытке приобщиться к обществу, из которого меня уволокли в воронке. Вольюсь незаметным ручейком в русло строителей социализма на заводе имени Ильича. И начнется странная полоса моей жизни в общежитии, о которой я уже упоминал на страничках этой книги памяти.

А пока истекают февральские деньки 53-го года. Бездельничая на маминых харчах, я пытаюсь понять, что же такое воля, потому как что такое свобода, мне и до сих пор не совсем понятно. Выбор возможностей в поселке невелик. Пейзаж: дымящие трубы ГРЭС да по горизонту – горами – терриконы старых шахт.

Правда, есть Дворец культуры энергетиков, а в нем – большой бильярдный стол, вокруг которого и закружилась моя никем не востребованная свобода. Я и раньше, в детстве, был любителем катания шаров, а здесь, при ежедневной многочасовой тренировке, превратился и вовсе в грозу местных авторитетов. Вечерами, когда поселок собирался во Дворце на кино и другие мероприятия, стол обступали зеваки, а я был героем зрелища и слышал то и дело похвальные реплики: «Во цыган дает!» Цыган так цыган, я же и здесь, как и всюду, был чужим. Главное, что я даже помаленьку мог зарабатывать себе на карманные расходы.

Пока однажды не появились в толпе две приезжие молодые женщины, одна со своими киями в чехле, и не показали мне, как нужно хорошо играть на бильярде. Одна была профессионалкой и появлялась там и сям в зависимости от дня выплаты шахтерам аванса или зарплаты. Цыган был посрамлен, а быть не первым, как вы уже знаете, он не привык. Прощай, бильярдная!

А дни февральские скатились к марту, и вот как-то утром гостиничное радио принесло весть о кончине товарища Сталина. Я слушал сообщение, подводившее черту под целой эпохой, и плакал. Да, плакал. Как я ненавидел этого человека, развеявшего по ветру мой дом, отнявшего у меня надежды, душившего в своих объятиях половину Европы! Но нет, нет и нет – это не были слезы радости, это были настоящие человеческие слезы по оставившему сей мир главному человеку эпохи: что теперь? Как мы теперь без него? Я не могу перевести сейчас на язык логики эти дурацкие слезы по скончавшемуся фараону, но так было.

Остались построенные в его честь пирамиды: этот Дворец культуры, весь в его бюстах и портретах, в красных полотнищах с утвержденными им лозунгами, эти ГЭСы и ГРЭСы, это пятипроцентное ежегодное снижение цен, Красная Армия в Корее. И осталась на всю жизнь наша с мамой неприкаянность, бездомность, выброшенность за борт, а обеспечил и подарил ее нам лично он, фараон, по которому я плакал в том поселке и до сих пор не в силах объяснить себе эти свои позорные слезы.

Письмо Мише Шейкину

Как мало осталось нас, вояк 168-го истребительно-противотанкового полка, в живых. Еще недавно мы собрались в Белгороде, где жил наш престарелый замполит, как бы вокруг него.

Вот и встретились,Звенят на нас медали,Сорок лет, считай,Друг друга не видали!Пахнут галстучкиС резинкойНафталином,А расстались пацанами,За Берлином.– Ты-то – чей?– А я – Рогозин!Совпадает?В разговоре буква «ё»Преобладает.Ну, по первой,Ну, с прицепомОпростали,Сикось-накосьВсю войну перелистали.Погудели, вспоминая,Забывая –Ведь война,Она у каждого иная!А вино, оно у насКак проявитель –И уже не пиджачокНа мне, а китель.Снова танкиВыползают из лощинки,И опять у насНи страха, ни морщинки.Проявляет проявитель,Проявляет,Молодая моя армияГуляет!

Ну, в общем, все рассказано в этом как бы прозаическом стихотворении. И было нас – не вообще живых, а только приехавших на встречу – человек двадцать. Большинство не огневики, а шоферы, возившие наши пушки. Но куда возили? На самый передок, на огневые позиции, так что убивало нас и их одинаково, рядышком.

А как собрать со всего Союза однополчан? Должен кто-то проявить инициативу. И такой человек нашелся – сейчас отставной подполковник, а тогда рядовой фронтовой водитель «студебеккера» Михаил Михайлович Шейкин. Веселый, инициативный по характеру человек. По-английски такой человек называется «миксер», а по-русски такого в точности слова нет, но близко – заводила, душа общества, закоперщик.

Это ж сколько усилий надо приложить, почти термоядерной энергии – всех разыскать, списаться, ответить каждому, с кем-то даже съехаться-свидеться!

С тех пор стали приходить ко мне десятками письма-открыточки из разных мест. Главным образом поздравления с Днем Победы и другими праздниками. И почти каждое послание кончалось словами: «…И мирного неба над головой». Жена принесет почту из ящика и скажет: «А вот эти три письма «мирного неба над головой»«. Ей-то чудно это прилипчивое мышление, как под копирку.

А мне – воспоминания, и я не замечаю стандарта, живы, и слава Богу! Миша же Шейкин, любитель писать подробные письма, пишет мне и до сих пор регулярно, с перерывами на свои инфаркты, с подробными советами, как их надо преодолевать волей и силой духа. Как он увеличивает количество и расстояния своих проходок и пробежек. А потом – негодование на украинские власти, так жестко отделившие Украину от России: Миша живет в Чернигове. Когда-то, в войну, наша бригада формировалась неподалеку, в Черкассах. Вот так и стал моим однополчанином этот восемнадцатилетний паренек с шоферских скоростных курсов.

Но главное в Мишиных письмах – информация об ушедших друзьях. Похоронки. Нас все меньше и меньше остается на земле. Жалковато было смотреть на нас, одетых в одинаковые выданные штатские костюмы на параде в честь 55-летия Победы. Вот идем в беретах, вот – в кепочках, а когда пошли мы в шляпах, жена моя сказала: «Шпионы!» Смешно. И грустно.

Не имею права цитировать чужие письма, но не сочинять же мне за Мишу Шейкина. Его заветная мечта – попасть в передачу «Поле чудес» и рассказать по телику о Мишке Таниче – солдате и футболисте, как он его помнит, с большими преувеличениями.

Я думал всегда, получая эти письма: где мы разошлись в оценке событий и в самой стилистике («мирного неба») – ведь мы же стояли под одной пулей и миной рядом? Когда я начал думать по-иному? Ах, наверное, это было еще до того, как мы встретились на ратном поле, – слишком много поводов дала мне жизнь для сомнений и инакомыслия!