Читать книгу "Дотянуться до звёзд - Эмма Скотт"

Я сидела в комнате ожидания рядом с реанимацией, опустив голову на плечо брата. С другой стороны от меня сидела мать, сцепив руки на коленях. Рыжие волосы мамы поседели на висках, лицо, неизменно румяное, осунулось от тревоги, она словно постарела лет на десять.

Мой отец любил повторять, что если он – горючее, на котором работает мотор нашей семьи, но Линетт Колдуэлл – это механизм, на котором все держится. С самого своего приезда я ни разу не видела у мамы ни слезинки. Ее синие глаза смотрели твердо, оставаясь сухими. И она ни на секунду не заснула, бдительно наблюдала, как снуют туда-сюда медсестры. Я унаследовала мамины рыжие волосы и прагматизм, а от папы мне достались трудолюбие и мягкосердечие.

«Папино сердце едва не остановилось».

Врач сказал, что у папы была почти полная блокада сердца, и чудо, что он еще жив. И все же отец жив, и я вот-вот смогу его увидеть – благодаря Кон-нору.

Я закрыла глаза и поудобнее устроила голову у Трэвиса на плече. Мой восемнадцатилетний брат был почти полной копией папы, унаследовав его внешность, доброту и трудолюбие. Однако мама говорила, что у Трэвиса такой ветер в голове, что просто удивительно, как это он еще не улетел. Жизнь фермера ему нравилась; любовь к земле у него в крови. В детстве он проводил теплые летние вечера в гамаке, висевшем во дворе, пил лимонад и наблюдал за светлячками, а я сидела за столом на крыльце в обнимку с учебниками.

Я мечтала поступить в колледж и отправиться в большой мир. Трэвис чувствовал, что весь мир сосредоточен на нашем дворе.

В коридор вышла медсестра и направилась к нам, так что мы все разом выпрямились.

– Можете его навестить, – сказала она.

Мы пошли за ней по коридору, к реанимации. Дойдя до палаты 2014, медсестра открыла дверь. У меня на глаза мгновенно навернулись слезы. Если мама постарела на десять лет, тот папа – на все двадцать. Его загорелое, обветренное лицо осунулось и побледнело, щеки ввалились. Когда я видела его в последний раз, летом, его волосы были цвета соли с перцем, теперь же он полностью поседел, и его голова на подушке казалась совсем маленькой. Весь он словно съежился, лежал, облепленный трубками и проводами, окруженный машинами, которые помогали ему дышать.

И все же он жив.

– Он может временами терять сознание и снова приходить в себя, – сказала медсестра, не заходя в палату. – Я вас оставлю, но ненадолго, потом ему нужно будет отдохнуть.

– Здравствуй, Генри, – сказала мама и рухнула в кресло, стоявшее возле кровати, словно бессонная борьба со смертью закончилась и она победила. До поры.

Я подошла к кровати с другой стороны и обеими руками сжала руку отца. Некогда сильная и крепкая, теперь она была слабой и вялой.

– Привет, папочка, – прошептала я. – Я здесь.

– Привет, папа, – сказал стоявший в изножье кровати Трэвис.

Несколько секунд тишину нарушало только мерное пыхтение машины, качающей кислород, а потом отец открыл глаза и посмотрел прямо на меня. Его губы тронула слабая, еле заметная улыбка.

Он был так ослаб, что не мог говорить, только едва ощутимо пожал мою руку. Но он был здесь, со мной, а я была рядом с ним. И я не променяла бы этот миг ни на что в мире.

После того как медсестра выпроводила нас из палаты, чтобы папа мог отдохнуть, мы спустились на первый этаж, в кафетерий. Нужно было позавтракать.

– Расскажи мне про этого парня, с которым ты встречаешься, Отем, – сказала мама, когда мы взяли себе омлеты, фрукты, кофе и разместились за столиком. Она положила на колени салфетку и толкнула моего брата в бок, чтобы тот убрал локти со стола, словно мы снова дома. – Коннор, так его зовут?

– Он не похож на тех, с кем я встречалась прежде, – сказала я. – И совершенно не похож на Марка.

Мама поджала губы.

– Рада это слышать.

– Он правда сын сенатора? – спросил Трэвис. – И миллиардер?

– Да, но это не самое важное, – заявила я, заработав одобрительный кивок мамы. – До вчерашнего вечера его деньги для меня были совершенно не важны. Они и сейчас не важны, но я ему очень благодарна.

– Как и все мы. – Мама откусила кусок сэндвича, прожевала и проглотила. – Значит, у вас все серьезно?

Я понятия не имела, что на это ответить.

– И да, и нет. По большей части да, но… все сложно.

– М-м-м. Как продвигается работа с твоим гарвардским проектом?

– Не очень. Я немного отвлеклась. Честно говоря, я до сих пор не знаю, на чем остановиться. – Я поиграла ложкой. – А как дела на ферме?

Трэвис посмотрел на меня, потом на маму.

– Сначала поговорим о главном, – сказала мама, метнув предостерегающий взгляд на сына. – Сейчас самое важное – это здоровье твоего отца. Давайте сосредоточимся на этом.

– Да, мэм, – ответил Трэвис.

– Хорошо, мама, – согласилась я.

Мы с братом переглянулись и разом улыбнулись. Линетт Колдуэлл верна себе, несмотря ни на что.

Мы провели весь день в палате папы, в основном держали его за руку, пока он спал. Он не мог говорить из-за вставленной в горло дыхательной трубки. Так много трубок: в его груди, на шее, в животе, плюс капельница, соединенная с его рукой, и пульсоксиметр на пальце. Из-под больничной пижамы выглядывала тонкая белая повязка – она закрывала шов, ведь отцу вскрывали грудную клетку.

Пока он спал, мама вышивала, а Трэвис сидел на подоконнике и что-то смотрел в мобильном. Я сидела на одном из стульев рядом с кроватью отца, и глаза мои сами собой закрывались. Я не спала уже больше суток, и от усталости мысли путались.

Перед глазами возникали какие-то образы, пока наконец я не оказалась в объятиях Коннора и не заглянула в его зеленые глаза.

– Я так много хочу тебе сказать, – проговорил он.

– Так скажи, – прошептала я.

Вместо этого он наклонился и поцеловал меня. Меня охватило желание, внизу живота стало горячо, кровь закипела в жилах. Я прижалась к нему и поцеловала в ответ, широко открывая рот, чтобы взять все, что он мог мне дать. Мы целовались, пока у меня совершенно не перехватило дыхание, и тогда я отстранилась.

На меня смотрели сине-зеленые глаза, подобные океанским глубинам.

Уэстон обнимал меня, его тело прижималось к моему. Он сжал мое лицо в ладонях, погладил большими пальцами щеки, и то, как он на меня смотрел…

Никогда еще мною так не восхищались.

– Я так много хочу тебе сказать, – проговорил он.

– Так скажи, – прошептала я.

Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом поднял голову и посмотрел куда-то поверх моего плеча.

– Пора уходить.

– Что? Нет…

– Отем? Пора идти.