Читать книгу "Триумф христианства - Барт Д. Эрман"

Рассказы о загробной жизни начинают появляться в христианской литературе со II века; часто они оформляются в виде путешествия героя по обителям блаженных и проклятых душ. В этом путешествии святой видит и описывает и экстаз спасенных, и (особенно подробно, с едва прикрытым злорадным удовольствием вуайериста) мучения погибших. Историк Рима Рамси Макмаллен называет эти сочинения «единственными известными нам из античности образчиками садистической литературы»[153].

Тех, кто отверг силу Божию и предался в руки злых сил, ждут вечные муки, в сравнении с которыми бледнеют все здешние мучения. И Это ужасное существование не закончится никогда. Ад вечен.

Древнейший дошедший до нас текст такого рода – так называемый «Апокалипсис Петра». В нем сам Иисус дает своему ученику Петру взглянуть на то, какова будет жизнь у тех, кто отвергает путь праведности, кто не хочет креститься в христианскую веру, а вместо этого идет путем греха. В обителях проклятых Петр видит, как богохульники висят над адским пламенем на собственных языках. Так же подвешены и прелюбодеи, – но за гениталии. Женщины, вытравлявшие плод во чреве, навечно погружены по шею в нечистоты. Тем, кто хулил Христа и сомневался в его праведности, выжигают глаза раскаленными прутьями. Тех, кто поклонялся идолам, демоны снова и снова сбрасывают в глубокие пропасти. Рабы, не повиновавшиеся господам, жарятся на огне и грызут собственные языки.

Видит Петр и альтернативу: блаженный мир небес, где цветут цветы, раскинулись фантастические сады, полные прекрасных деревьев со сладчайшими плодами, где воздух напоен благовониями – здесь, в окружении святых, праведники вкушают вечное блаженство.

Итак, что вы выберете?

Есть немало свидетельств того, что в первую очередь потенциальных новообращенных убеждали красочные картины адских мучений, а не блаженства на небесах. Именно видения ада зачаровывали множество христианских авторов – и иные из них откровенно радовались тому, что их враги-язычники будут жариться на вечном огне. Вот как выражает это злорадство апологет начала III века Тертуллиан:

Что поразит меня, что вызовет смех, радость и восхищение? Когда увижу всех этих царей, великих царей, отправляющихся (как нам говорят) на небеса, чтобы воссесть там рядом с Юпитером, – стонущими в темных пропастях ада, вместе с теми, кто твердил об их посмертном блаженстве! Когда увижу, как магистраты, гонители имени Иисусова, горят в пламени более жарком, чем то, что разжигали они своей яростью против христиан. Когда увижу, как пылают мудрецы и философы мира сего, вместе со своими учениками[154].

А о колесничих, поэтах, актерах и тому подобных людях и говорить нечего – всех их «пожрет адский огонь».

Язычники – даже не желавшие каяться – признавали риторическую силу таких описаний. Так, критик II века Цельс писал, что христиане преуспевают в прозелитизме, поскольку «изобретают множество приемов запугивания. Прежде всего, сварганили они безумное и кощунственное учение о вечных наказаниях и таких же наградах, превзойдя все… что могли бы вообразить философы»[155]. Красочно рассказывали христиане и о гневе своего бога. Как писал Августин: «Крайне редко случается, если случается вообще, чтобы человек, пришедший к нам с желанием стать христианином, не был так или иначе поражен страхом Божиим»[156].

Немного раньше я писал о том, что большинство язычников, по-видимому, вовсе не задумывались о какой бы то ни было загробной жизни. Христианские учения о небесах и аде для этой аудитории должны были казаться совершенно новыми. Но именно пропаганда чего-то нового подчас особенно эффективна. Она ставит новую проблему, а затем ее разрешает, создает новую потребность – и сама же ее удовлетворяет. Артур Дарби Нок замечал в своем классическом труде об обращении: «Дело пророческой религии – создать у людей более глубокие потребности, а затем их удовлетворить»[157]. Или, как писал позднее Рамси Макмаллен: «Христианство говорило о чем-то новом и пугающем – о Боге, готовом целую вечность жечь их в огне просто за их образ жизни… Пламя ада сделало для освещения христианства не меньше, чем свет Благодати». И действительно: «Мы видим, как эти ужасы используются в качестве главного, если не единственного аргумента для обращения»[158].

Ужасы ада могли быть аргументом, однако именно чудеса делали этот аргумент убедительным. Бог показал и продолжает показывать, что действительно способен противостоять боли, страданию, несчастьям. А всякий, кто встанет на сторону его врагов, впоследствии за это поплатится. Или – как, говорят, заявили несколько христианских мучеников толпе язычников, выволокших их на арену для мучений и казни: «Вы осуждаете нас, а Бог осуждает вас»[159]. Страдания мучеников длились минутами, самое большее – часами; но страдания их мучителей будут длиться целую вечность.

Ужасы ада могли быть аргументом, однако именно чудеса делали этот аргумент убедительным.

Об этом говорил один из первых известных нам христианских мучеников, Поликарп, епископ города Смирны, во II веке. На угрозу мучениями и смертью этот верный христианин отвечал, что иной выбор будет для него куда страшнее: «Проконсул сказал ему: “Если диких зверей ты презираешь – что ж, я сожгу тебя на костре, если не раскаешься”. Поликарп отвечал: “Ты угрожаешь мне огнем, который горит лишь час, а после угасает; но не ведаешь ты об огне грядущего суда и вечных мук, о том огне, что уготован безбожникам”»[160].

Быть может, такая готовность идти на боль и на смерть, какую проявляли мученики, также способствовала убедительности христианства? По крайней мере, именно так считали некоторые раннехристианские писатели.