Читать книгу "Токсичный роман - Хезер Димитриос"

– Этот разговор окончен.

– Но…

– Убирайся к черту с глаз долой, Джин. У меня был долгий день.

Я слышу звук захлопывающегося шкафа и льда, падающего в стакан. Я облокачиваюсь о дверь гаража и закрываю глаза. Почему у меня не может быть одного дня, хоть одного дня без Великана, растаптывающего мою жизнь?

Я заставляю себя идти по дорожке. Дует холодный ветер, он шевелит большое дерево в переднем дворике, его голые ветки трясутся, словно кулаки в ярости. Я открываю дверь и захожу. Великан уже сидит на диване и смотрит гольф. Мама на кухне, моет посуду. Она оборачивается, когда я захожу.

– Как все прошло? – Улыбка на ее лице не достигает глаз.

– Отлично. Было действительно весело. Спасибо, что отпустила меня.

– Для тебя там на кровати лежит кое-что, – говорит она. – Это немного, но…

– Спасибо.

Я слегка ошеломлена, в некотором оцепенении. Великан действительно ожидает, что я начну платить аренду? Как только начнется постановка следующего спектакля, я буду работать меньше, чем обычно. Я просто не смогу зарабатывать четыреста долларов в месяц.

Я направляюсь в свою комнату, внезапно чувствуя себя очень уставшей. Эх, если бы сейчас снова было утро, ты будил бы меня, чтобы мы отправились в приключение.

Подарок на день рождения от мамы лежит в пакете с цветами. Это тот, который мы используем снова и снова. Не помню, кто первым его купил – думаю, бабушка положила туда подарок маме на день рождения несколько лет назад. Внутри темно-зеленый свитер, практически совпадающий с цветом моих глаз, с деревянными пуговицами. Забавно – мне всегда кажется, что мама не понимает меня, но каждый ее подарок идеален. Я осознаю, что мама знает меня лучше, чем я думаю. Я примеряю его. Он уютный, рукава чуть длиннее моих запястий. Я откладываю свитер и готовлюсь ко сну. Мама засовывает голову в комнату, когда я отворачиваю одеяло.

– Хорошо сидит? – спрашивает она, глядя на свитер, висящий на моем стуле у стола.

Я киваю:

– Он очень красивый. Спасибо.

Кажется, что она хочет еще кое-что сказать, но потом просто качает головой.

– Я так рада, что твой день рождения прошел хорошо. Прости, что не смогли устроить что-то большее.

Великан отмел наши идеи о вечеринке, напомнив нам, что он не состоит из денег и что они не растут на деревьях.

– Мам, – говорю я, когда она уже собирается закрыть дверь. Ее глаза встречаются с моими. – Я слышала ваш разговор. О деньгах.

Она вздыхает:

– Черт. Я не хотела говорить тебе в день рождения. Прости, я ничего не могла сделать.

– Я знаю. Спасибо, что заступалась за меня.

После того как она закрывает дверь, я падаю на кровать и звоню тебе.

– Привет, – говоришь ты тихо. – Я думал, ты уже спишь.

Я рассказываю тебе, что сказал Великан, и ты зол как черт.

– Что, блин, с ним не так? – рычишь ты.

– Не знаю, – говорю я.

Мы разговариваем несколько минут, но я засыпаю, так что говорю тебе, что перезвоню утром. Кажется, прошло всего несколько минут, и мой телефон начинает вибрировать. Два часа ночи. Это ты.

– Открой свое окно, детка.

– Что?

– Я на улице.

Я сажусь, не понимая, где я. И вот вижу тебя, заглядывающего в окно. Я осторожно открываю его, и ты забираешься внутрь и обнимаешь меня. Я растворяюсь в тебе.

– Они убьют меня, если найдут тебя здесь, – бормочу я.

– Они уже давно спят, – говоришь ты практически шепотом. – Все будет хорошо.

Я беру тебя за руку и тяну к кровати, и мы переплетаемся на долгое время, кожа прижата к коже, наши губы соединены.

Нам нужно быть осторожными, потому что кровать скрипит. Мы касаемся друг друга и целуемся в тишине, раздаются только ахи, вздохи и тихие стоны. Когда я на пике наслаждения, ты прижимаешь ладонь к моим губам, потому что сейчас так хорошо, и на секунду я забываю, что мы не одни в твоем доме или на заднем сиденье, и у меня вырывается вскрик. Ты скатываешься с меня и прижимаешь меня к себе. Я вдыхаю тебя: мыло «Ирландская весна» и твой мальчишеский запах. Твои волосы растрепаны, и я невероятно счастлива, проводя пальцами по ним.

– Я всегда буду о тебе заботиться, – шепчешь ты. – Всегда.

Когда я просыпаюсь утром, тебя уже нет. К моему будильнику прислонен конверт. Внутри четыре банкноты по сто долларов. И записка.

Аренда за ноябрь. Пошел Великан к черту. Я тебя люблю.

Глава 23

В от каким ты мне больше всего нравишься.

Ты на сцене, двигаешься по ней, играя на струнах. Ты и электронная гитара двигаетесь в диком экстатическом танце, а потом твои губы оказываются у микрофона, и ты поешь о нас, о том, каково это – заниматься со мной любовью. Здесь слишком темно, и никто не видит, как я краснею, а я горда и смущена одновременно.

Ближе, ближе, я хочу внутрь.Ты – место, где я могу спрятаться.Запотевшие окна, заднее сиденье моей машины.Ты вся моя, моя любовь такая сладкая.

Это одна из самых популярных песен Evergreen. В ней сексуальный бас-бит, барабаны, от которых бедра сами танцуют, и ты поешь, словно подавляя стон. Твоя гитара вступает через каждые пару секунд, словно ты не можешь устоять. Это напоминает мне о том, как ты внезапно наклоняешься и целуешь меня в губы посреди предложения.

– Боже, какой он сексуальный, – говорит девушка возле меня своей подруге.

Я улыбаюсь. Весело быть твоей девушкой в твоем мире. Мне нужно было сделать футболку с надписью: Девушка Гэвина.

Кайл – ты сам это организовал, чтобы он меня довез, забыв свое правило о табу на компанию представителей мужского пола – смотрит на прыгающих девушек возле нас и смеется.

– Женская драка! Женская драка! Женская драка! – повторяет он.

Я смеюсь:

– Заткнись.

– Лучше присматривай за своим мужчиной, Грейс, – дразнит он. – Кажется, те девушки пришли сюда с определенной целью.

Я слушаю песни, слушаю, как сильно ты любишь меня. Когда твои глаза ищут мои в толпе, ты улыбаешься тайной улыбкой лишь для меня, и весь этот бред, через который нас заставляют пройти мои родители, внезапно стоит того.

– Следующая песня, – говоришь ты, – посвящена моей красивой девушке, Грейс. Могу ли я услышать «О-о-о, да!» для моей девушки?

Весь зал замирает и кричит «О-о-о, да!». Я качаю головой, смеясь, практически плача, потому что разве ты не самый чудесный? Твои глаза не покидают мои, пока ты поешь. Словно мы единственные люди в зале. В мире.