Читать книгу "Пророк Темного мира - Сергей Волков"

Здесь, в царстве льдов и туманов, встретили его люди, что жили в пещерах и домах из костей земли. Холодный воздух полуночных стран остудил его ярость, а льстивые речи кобов и чудеса чаровников-нойдунов заморочили его…

А когда он очнулся от колдовского морока, было поздно — ледяной ураган выпил его силу, а сам он оказался пленен, скован и заточен на пустынном острове.

Человек-Без-Имени же вернулся в мир и объявил, что коварные и Зобные итеры схватили Возжегшего светоч и прибили его гвоздями к воротам ада. И люди с новой яростью и жестокостью обрушились на несчастных, истребляя их без суда всюду, где могли найти.

Перед тем как покинуть остров, Человек-Без-Имени, имя которого ныне не дано узнать уже никому, сказал: «Ты довольно терзал этот мир. И миру, и тебе нужно отдохнуть…» И двери тайного узилища на две с лишним сотни лет затворились за ним, запечатав его в каменном мешке.

Коптилка замигала, сигнализируя, что масло в ней подходит к концу. Тамара оторвалась от расшифровки, очумело потрясла головой. «Сколько сейчас времени? Хорошо бы чего-нибудь перекусить», — подумала она. Бойша, давно и безмятежно спавший под теплой меховой полостью, приподнял голову:

— Ты чего, не ложилась еще? Утро скоро!

Досадливо дернув плечом — отвечать подловатому парню не хотелось, — Тамара попила воды из баклаги, взяла пару сухарей, горсть сушеных груш и вернулась к чтению.

…Не раз и не два пытался он вырваться из каменного мешка. Но на его силу всегда находилась иная сила, на его разум — иной разум, которые неизменно одолевали его, и новые оковы железной хваткой сжимали его члены, и новые чары окутывали его, словно саван…

Но однажды через глубокую отдушину, сквозь которую едва пробивался тусклый свет серого северного неба, залетела пестрая птаха и без сил упала на его ладонь.

Ее не заметили карлики, проспали сторожевые змеи, и хитроумная волшба нойдунов не испепелила ее перья в прах…

Дыханием своим отогрел он гостью. Зерном и водой, что питали его стражи, поделился он с нею. И два раза по семь дней прожила она у него в узилище, отдыхая и набираясь сил. И все эти дни вкладывал он в ее крохотный разум слова, что должна была птаха поведать людям там, куда лежал путь ее…

На пятнадцатый день он выпустил птицу, и она, взмахнув пестрыми крылами, умчалась прочь. Он принялся ждать, впрочем, безо всякой надежды, а потом и вовсе забыл про нечаянную гостью…

…Крепки запоры на каменных дверях темницы его. Глубоки и черны норы, что ведут к узилищу его. Толсты цепи. Хитры оковы. Жутки чары. Чутки стражи.

Но!

Ничто не вечно, никто не вечен… Придет день гнева, день расплаты. Он — выйдет!

…Снова ночь. Снова клыки его впиваются в цепи. Возятся во мраке карлики. Воет ветер в отдушинах. Топают у дверей стражи. Гнется вереск. Шумят волны…

Темны его думы. Тяжелы мысли. Видит он их спрутом с множеством щупальцев, что шарит окрест, ищет, ищет чего-то — и никак не находит…

Будто со стороны, наблюдает он клочок суши посреди холодного океана, что стал его невольным приютом. Вот одинокая скала посередь острова. Пещера у ее изножья, с перекрытым каменными створами воротин зевом. Две невысокие древние башни со стражей. Вересковая каменистая пустошь вокруг. Прибрежные скалы. Свистит ветер… И так до рассвета…

Восходит в туманной дымке светило. Кричат чайки. Бьет в берег холодная соленая вода. Ночная смена стражников выходит из пещеры — старый чаровник-нойдун и два десятка воинов с топорами. Им навстречу спешит смена. И так каждое утро…

Спрут снова шарит мысля ми-щупальцам и по острову. Вереск, ветер, камни, чайки… Камни, чайки, ветер, вереск… Чайки… Но что это? Что это там, на восходном краю острова? Корабль?! Люди?!

Он встрепенулся, зазвенели цепи, и сразу запищали карлики, зашипели сторожевые змеи, что спали по углам темницы, заплясали колдовские огни, и черные тени заметались по каменным сводам.

Люди! Чужие люди! Двести лет не бывало гостей на этом острове. Двести лет! Неужто нойдуны и кобы проспали? Неужто чары их оказалась бессильны?

И он потянулся мыслями туда, к неведомым гостям, что выволакивали сейчас на каменистый берег потрепанную штормами боевую ладью. Охряные борта, рубленые лики на носу — наверное, заступников-предков.

Что за отважные воители пробились сюда? Что за искусные мореходы нашли путь к этим гиблым берегам, в царство льдов, ветров и Аманов?

Он смеется. Беззвучно, тихо, украдкой. Тревожить стражей пока еще рано. Но все равно радость поселилась в его сердце. Радость — и слепящая ярость, что две сотни лет спала в нем. Скоро, уже совсем скоро…

Его посланница долетела. Теперь он точно знает, куда привели ее дороги ветров. Он проник в мысли молодого кольского ритца Протеста Рассына, что привел свою дружину к этому острову.

Сто лет назад прадед Прогоста погиб в сече с какими-то находчиками из закатным земель, и тело его не нашли. Кольцы-поморы сжигают своих мертвецов, и нет для них большего позора и бесчестия, чем не преданное огню тело родича. С той поры проклятие лежит на всем роде.

Дряхлой вещунье-травнице напела в глухих беломорских чащобах его крылатая посланница пророчество: «На море-окияне, среди туманов и льдов, лежит Буй-остров. Там, в поганой земляной яме, Ныевой пасти, прячут чудины кости прадеда ритца Прогоста. Вырвать у Нави мертвое тело, предать его честному огню — и честь рода будет восстановлена, спадет проклятие, отмщен будет погибший…»

Дала птаха вещунье перышко пестрое — оно-де путь укажет. Трижды повторила пророчество — и, свободная, сгинула в зеленых чашах. А немощная старуха поплелась в городище, к ритцу, бережно пряча на фуди заветное перышко.

Доверчивы люди… Три ладьи снарядил ритц Прогост, восемь десятков дружинников, родичей и родовичей, взял он в поход.

Несладко пришлось поморам… Два месяца штормов и туманов, кровавая битва с данами-кровоедами у Край-острова, колдовской морок проклятых кобов-рояничей, четыре солнца и падающие головы ледяных великанов, что послали на них нойдуны у Сахарного камня. Из трех ладей осталась одна, пять десятков родовичей-дружинников. малой родич Муйка и старый пестун Добриг канули в жадную пасть океана, но погибли они как воины, с мечами в руках, и Вырий-саа принял их души-зирки…

Он почувствовал, как в нем шевельнулось уважение. Положить больше половины дружины — и все во имя чести погибшего сто л^1 назад родственника? Надо бы присмотреться к этим поморам повнимательнее. Пожалуй, такие бойцы ему понадобятся, а этот ритц Протест достоин стать первым сотником новой армии, армии, которую он, освободившись, поведет на предавшего его, ученика-отступника, проклятого Человека-Без-Имени.

…Они пробились. Три десятка воинов-поморов, измученных долгим походом; борьбой с течениями, холодом и голодом, ударили от прибрежных скал и вскоре уже были у подножия башен посреди острова.

Боевая ярость, так ценимая им ныне, ценимая превыше смелости и стойкости, вдруг вспыхнула в этих беловолосых воинах с обветренными лицами подобно лесному пожару. И откуда что берется? Они с дикой жестокостью изрубили отряд стражников, что послали нойдуны им навстречу, они утыкали стрелами переговорщика-чародея, что вышел к ним, пытаясь образумить находчиков.