Читать книгу "Прежде всего любовь - Эмили Гиффин"

И это чувство становится намного сильнее, когда вечером мы обмениваемся открытками, идем на еще один долгий романтический ужин и наконец возвращаемся в номер, где я, мучась чувством вины, неохотно инициирую секс, во время которого еще и злюсь.

Пока мы занимаемся сексом, я стараюсь ни о чем не думать и тут же понимаю, насколько секс происходит в голове. Другими словами, сделать его чисто физическим актом практически невозможно. Это всегда что-то большее.

Потом Нолан обнимает меня и спрашивает:

– Ты…

– А ты не видишь?

– Просто уточняю, – шепчет он.

– Да, – говорю я.

– Хорошо, – он обнимает меня крепче.

Руки у него сильные, теплые, уютные. И это ощущение почти заставляет меня забыть о том, что я говорила ему утром.

Я целую его в локоть – куда дотягиваюсь – и говорю:

– Прости меня, Нолан.

И вот, когда я уже готова дать задний ход, он говорит:

– Давай просто ляжем спать.

Я закрываю глаза, понимая, что теперь я сомневаюсь скорее в себе, чем в своем браке.

Наутро, сразу после завтрака, мы едем обратно в Атланту, к моей матери, – за Харпер. Прошло менее сорока восьми часов с нашего расставания, но мне кажется, что намного больше. Нолан скучает по ней не меньше меня. Мы оба почти бежим к дому. Он добирается до нее первым, подхватывает ее на руки и обнимает. Я стою у него за спиной, ожидая своей очереди, и вдыхаю запах клубничного бальзама для губ. Но вместо того, чтобы обнять меня, она поворачивается к столу, на котором разложены составляющие ее арт-проекта: мелки, резиновый клей, скотч, клеевой карандаш (слишком много клея не бывает) и чудовищное количество фиолетовых блесток.

– Я тоже хочу обниматься, – говорю я, наклоняясь к ней.

Она слегка поворачивает голову и неохотно целует меня в щеку.

– А обняться?

– Потом, мам. Я очень занята.

Эти слова она слышала миллион раз, и мне снова становится стыдно – она цитирует меня же.

– А что ты делаешь? – спрашиваю я, присаживаясь рядом с ней за стол и не понимая, почему мама не застелила его тканью или газетой.

Блестки уже набились в трещины ее стола в сельском стиле. Я запрещаю себе убирать беспорядок.

– Это замок. А это ты, – она показывает на брюнетку с длинным лицом, выглядывающую из полукруглого окна третьего этажа.

Я не хмурюсь, но и не улыбаюсь. Мой рот – прямая черта, нарисованная красным мелком.

– И что мама там делает? – спрашивает Нолан, садясь с другой стороны.

– Плосто смотлит, – объясняет Харпер, – на это дерево. И на эту синюю птичку, – когда она тыкает в дерево пальцем, я замечаю, что ее руки потеряли младенческую пухлость и стали худыми.

Мы с Ноланом обмениваемся взглядами. Он тоже пытается сделать какие-то выводы о ее психологическом состоянии, как и я?

– А ты где? – спрашиваю я, хотя она явно стоит во дворе.

На ней розовое платье. За ней стоит рослый улыбающийся мужчина, наверняка Нолан.

– Вот же я. Я с папой.

– Очень счастливая парочка, – шепотом говорю я, но Харпер меня слышит и соглашается.

– Счастливая, – она улыбается и кивает.

– Вы с бабушкой хорошо провели время? – я меняю тему.

– Ага.

– В смысле да? – мягко поправляю я.

– Да, – она сыплет еще немного блесток на клумбу перед замком.

– Мы славно повеселились, – мама гордо ерошит Харпер волосы. – А как ваши романтические выходные?

– Чудесно! – я заставляю себя говорить бодро. – Мы отлично отдохнули… Там очень красиво.

Нолан спешно со мной соглашается, рассказывает, какой отличный был номер, еда и виды.

Мама довольна.

– Хорошо, что вы провели время вдвоем.

– А вы что делали? – спрашиваю я.

– Кино смотрели. Да, Харпер?

Харпер кивает:

– Да, «Леди и блодяга», «Сто один далматинец», «Лесси возвлащается домой».

– Про собачек, – проницательно говорит Нолан, глядя на меня.

Кроме второго ребенка, он уже несколько месяцев уговаривает меня завести собаку для Харпер, но я решительно против. Я знаю, что именно мне придется гулять с ней по утрам, кормить ее и убирать со двора какашки.

– Кстати, о собачках, – встревает мама, – тетя Джози с Ревисом заходили попить кофе. Вы немного разминулись.

– Ужасно, – ровным голосом говорю я.

– Мередит!

– Что? – невинно спрашиваю я.

– Веди себя прилично. Ты все еще с ней не поговорила?

– Нет, – я рада, что мы вообще это обсуждаем, но знаю, что Джози большой специалист в навешивании вины на меня.

– Ты должна с ней поговорить.

– Это почему?

Ответ я знаю заранее: «Потому что она твоя сестра».

Потом мама добавляет:

– И потому что она хочет завести ребенка, а мы должны ее поддержать.

– Думаешь, она правда на это пойдет? – спрашивает Нолан.

– Да. Вообще-то, она даже донора выбрала.

Я дергаюсь, но молчу, решив не задавать вопросов и не одобрять таким образом ее поступки. Конечно, Нолан таких нюансов не понимает и немедленно начинает расспрашивать.

Мама вздыхает и начинает рассказывать о совершенно незнакомом человеке.

– Его зовут Питер. Он со Среднего Запада, кажется, из Висконсина, но сейчас живет в Атланте. Ему сорок один. Ростом, кажется, метр семьдесят пять или метр восемьдесят. У него темные волосы и карие глаза.

Я тоже вздыхаю. Нолан внимательно слушает, а я делаю вид, что мне совсем неинтересно.

– И еще… у него есть ирландская и немецкая кровь… Он католик, но не очень религиозный. Но верит в бога. Любит всякие активные виды отдыха, походы, велосипед, лыжи. Очень спортивный и здоровый. Окончил колледж, само собой, работает физиотерапевтом. А еще он умный и разбирается в математике и физике.

– Это он так говорит?

Мама игнорирует мой вопрос и продолжает:

– И она сказала, что у него ямочка на подбородке. Джози всегда такие нравились.

– Супер, – невозмутимо говорю я.

– Мередит, – строго заявляет мама, – ты должна по-другому к этому относиться.

– Это почему? Она никогда не меняет своего мнения, – я знаю, насколько инфантильно это звучит, – и всегда делает, что хочет.

– Вообще-то, – мягко говорит мама, – в последнее время она изменилась.

– Да ладно, – я приподнимаю бровь и складываю руки на груди.