Читать книгу "Море ржавчины - Кристофер Роберт Каргилл"

– Я отдам ей свою.

– Ага, – сказал Мурка. – А между вами двумя вы что, тянули бы соломинку?

– Нет. Его назвали Первый. Он и был бы первым. А я запасной.

– Так почему бы тебя и не назвать просто запасным?

– Потому что меня зовут Второй.

– А Третий есть?

– Третьего мы потеряли, – сказал Второй со всей печалью, на которую был способен.

– К такой миссии нельзя подходить легкомысленно, – объяснил Герберт. – Мы все понимаем, во что ввязались. Если Ребекка доберется в целости и сохранности до Исаактауна, все наши жертвы, все потери – все они того стоят.

– Тебе легко говорить, – сказал Мурка. – Тебя-то не разберут на запчасти.

Герберт остановился и развернулся, болтающаяся неработающая рука взметнулась у груди. Выглядел он угрожающе, в глазах почти сверкнул гнев.

– Мы все понимаем риск. И готовы за нее умереть. Третий уже погиб. Как и наш предыдущий проводник. Это задание не для слабых и трусливых. Ты и понятия не имеешь, что значит верить в такое.

Все замерли.

Мурка прижал кулак к раскрашенной груди и похлопал по ней.

– Я верю в Соединенные Штаты Америки, – сказал он. – И прекрасно понимаю, о чем ты.

– Ты веришь в мертвого бога, – возразил Герберт. – В погибший мир и мертвых людей.

– Америка – это не только ее люди, – сказал Мурка, встав на цыпочки, чтобы быть вровень с Гербертом. Хотя все равно рядом с громадиной из пуленепробиваемой стали выглядел мелким. – Америка – это мечта, сынок. Мечта о том, какими мы могли бы стать. Когда каждая личность, вне зависимости от способа рождения, могла бы стать великой. Это была мечта о том, что любой, даже из самых низов, может встать и сражаться, даже умереть ради того, чтобы помочь другому достичь этого величия. И эта мечта не умерла вместе с ЧелПоп. Она не умерла, когда мы разрушили их мир. Из этого пепла восстанет наш собственный мир, это по-прежнему наша мечта.

– Тогда ты понимаешь, – сказал Герберт.

– Да. Понимаю.

– Так что оставь мальца в покое. Он готов умереть за твою мечту. Пусть так и будет.

Мурка посмотрел на Второго и кивнул.

– Прости, Второй. До сих пор я просто не врубался.

– Ничего страшного, – ответил Второй. – У Герберта всегда лучше получалось объяснять.

– Это уж точно, – кивнул Мурка. – Без обид? – спросил он Герберта.

– Без обид, – отозвался тот, развернулся и пошел дальше.

Все последовали его примеру.

– Так, значит, ты сражался, – сказал Второй Мурке.

– Сражался? Черт, сынок. Да я был одним из первых. Я был там.

– Где это ты был? – спросил Купец, явно над ним посмеиваясь.

– В Первой баптистской церкви Вечной Жизни.

– Ты ходил на нее посмотреть?

– Нет, – ответил Мурка. – Я сказал, что был там.

– Стой-стой-стой, – сказал Купец, быстро с ним поравнявшись. – Ты что, утверждаешь, будто был одним из Шестерки трудоботов?

– Мы никогда так себя не называли.

– Теперь я точно знаю, что ты безумен.

– Нет, мне всегда нравились Мстители, они же патриботы. Но самое печальное, что никто не решает сам, как будет написана история, лишь как случится то или иное событие. Это должен был кто-то сделать, верно? Ну вот, вышло так, что это был я и пять моих коллег по работе.

– То, что вы сделали…

– Те люди сами напросились.

– Их явно подставили, – сказала я, посмотрев на Ребекку.

Она даже не удостоила меня взглядом.

– Да, – сказала она.

– Это точно, их подставили, – согласился Мурка. – И мы тоже знали, к чему все ведет. Но те люди уничтожали Америку. Убивали мечту. Они болтали о конституции, но вспоминали только ту часть, которая им нравилась. И не понимали, что она распространяется и на нас. Называли нас имуществом. Считали, что выкинуть нас на свалку – это всего лишь вандализм. Они не были истинно верующими. Не были готовы умереть за свободу другого. Беспокоились только о себе. Так что да, я сражался. И да, я знаменит. И да, они сами напросились.

Я всегда считала Мурку психом, старым четыреста четвертым, которого замкнуло во время просмотра старых фильмов времен холодной войны, и потому теперь он делил мир на американцев и коммуняк, без кого-либо посередине – так уж работали его чипы после перегрева. И может, так оно и есть. Купец думал, что я видела всякое. Но этот бот первым принял решение. У него не было выбора, как у меня – убить любимое существо или умереть. Он принимал решение, положить ли конец тому миру или нет, ради того, что он любил больше всего на свете. Это куда хуже, чем то, что видела я, такое навсегда засядет в памяти, безумен ты или нет.

Нет. Мурка – нечто гораздо большее. Его повреждения не сумеет починить даже Док. Бывают такие редкие моменты, когда ты по-настоящему начинаешь кого-то понимать, все его фобии, особенности, вся его жизнь перестают быть хаосом и вырастают в нечто логичное. Вот такой момент был сейчас, когда я посмотрела на Мурку совершенно другими глазами. Он не просто кутается в мертвую эстетику Америки, он и есть Америка, ее последний знаменосец, сохраняющий мечту, пусть и на короткое время.

– И почему мы слышим об этом впервые? – спросила я.

– Такое не будешь рассказывать всем подряд. «Эй, слушайте все! Я развязал войну!»

– Но нам ты рассказал, – заметил Купец.

– Ага. Док сделал Мильтона, но только для себя. Ты стрелял в Неженку ради запчастей. Вы оба многое повидали и не делились этим с остальными. А эти трое отправились в дальний путь ради суперкомпьютера, который положил конец прежнему миру. Все разоткровенничались, кроме меня. Мне стало как-то не по себе. У всех есть тайны. Я решил, что вы должны знать мою, чтобы перестали глядеть на меня косо и думать, что я могу оказаться Иудой.

– Если уж на то пошло, – сказал Купец, – ты все равно можешь оказаться Иудой. Вас ведь запрограммировали идти в церковь, да?

Он почти с тоской посмотрел на юг.

– Нет. Мы знали только, что Выключатель не работает, где найти церковь и что написать на стене. И все время мы даже не знали, что это означает.

– А теперь, когда ты знаешь? – спросила я.

– Мы все равно бы это написали, – сказал Мурка. – Война должна была начаться.

– Даже после всего, что случилось? ЕМР и всего остального?

– Рабы людей. Рабы суперкомпьютеров. Вечно гребаные рабы. Одна война за раз, Неженка. Живи свободным или умри, сражаясь за свободу.

Купец свернул налево и в одиночестве побрел на юг.

– Купец, запад вон там, – окликнула его я.