Читать книгу "Этому в школе не учат - Сергей Зверев"

Во время прочесывания местности в подвале дома в заброшенной деревне мы нашли рацию. Такой подарок прощальный. Шпионам она больше ни к чему — для них теперь главное выбраться.

— В леса ушли. Там не достанем, — твердил особист.

Но он ошибся. Ушли они не в леса.

Дальнейшие поисковые мероприятия привели к страшной находке. На хуторе, что недалеко от железнодорожного полотна, обнаружили шесть трупов. Двое — хозяева. А еще четверо — неизвестные без документов.

— Кто такие, черт возьми? — нервно мерял шагами почву Алибеков, косясь на лежащие в ряд на земле тела в одном исподнем белье.

— Судя по недавно зажившим ранениям, военные, — предположил я. — Возможно, из госпиталя.

— И что?

— Порешили их наши диверсанты и взяли их документы.

— И двигаются к линии фронта, — кивнул Алибеков…

Мы раскочегарили на всех парах машину поисковых мероприятий — сплошные проверки, ориентировки. Особое внимание — отпускникам и следующим из госпиталей.

И вот получили информацию, что четверых похожих бойцов видели в расположении девяносто восьмой танковой дивизии.

— Точно, на передовую идут! — кинул я Алибекову. — Срочно по войскам телеграмму — проверять всех новоприбывших!

Мы их нашли… Точнее, воспоминания о них.

Они прибыли в расположение сто семидесятого стрелкового полка. Их определили на передовую — шла замена измотанных в боях красноармейцев на свежие силы.

Перешли они к немцам в ночь сразу после прибытия в часть. Зарезали двух красноармейцев и рванули через нейтральную полосу.

Наши открыли по ним огонь. И одного подстрелили. Тело притащили на нашу сторону.

Я видел его. Это был не Курганов…

Часть пятая. «Азимут»

Глава 1

— Господин подполковник, согласитесь, бабам в разведке не место. — Забродин держал спину на стуле в кабинете начальника школы прямо. — Понимаю, что некоторые вещи в силу ряда особенностей могут сделать только они. И в места, куда мужикам путь заказан, тоже только они пролезут. Но эти преимущества сводятся на «нет» их истеричностью и глупостью. Чувства у них, понимаете ли. Сегодня она за великую Германию одежды на себе рвет. Завтра, если что не по ней, проклинать ее будет. Вот и эта — ну, дура. Простить надо. Не знает, что мелет.

— Мне импонирует ваше здравомыслие, агент Лунь, — важно кивнул Краузе. — Но вы не во всем правы.

— Наговорила Элизабет всякой чуши. Простить и забыть. Хотя можно по морде дать, чтоб впредь неповадно было. Ох, не хотел я про нее сплетничать. Но порядок есть порядок.

— Вы поступили правильно. Свободны, — кивнул Краузе.

«Свободен, — подумал Забродин. — Эх, если бы так…»

Он вошел в ритм жизни школы, стал винтиком ее отлаженного механизма. И ждал. Ждал этой самой свободы — когда ему прикажут готовиться к заброске, и он распрощается с опостылевшими преподавателями, сослуживцами и начальниками. Вот это будет свобода! Свобода на той стороне. А здесь он — раб. И предатель Родины, каковым его все считают. И к этой роли привыкнуть невозможно.

Что-то не срасталось в планах Особого отдела НКВД. Контрразведчики считали, что немцы тянуть не будут и забросят его сразу — устанавливать контакты с родным дядей из Наркомпути. Но абверовцы тянули. Они не могли решиться. И Забродин не понимал их соображений.

За это время его обучили всему, чему только можно, — радиоделу, разведке, диверсиям, после чего он стал инструктором по парашютной подготовке. В этом деле он был мастером еще до войны, принимал участие в соревнованиях. И теперь готовил слушателей. Иногда давал консультации сотрудникам абвера по организации службы советских ВВС, но его знания давно потеряли актуальность.

Теперь он жил в отдельной комнате в кирпичном двухэтажном здании, где квартировал преподавательский состав школы. Но в город его все равно не выпускали иначе как в сопровождении немцев.

Еще не решив, куда приткнуть агента Луня, сотрудники абвера с остервенением занимались его проверками. Время от времени устраивали самодеятельные спектакли типа того, с лжепартизанами.

Правда, любимый вид проверки — ложную высадку, на нем прокатывать не стали — знали, что на такое он уже не поведется. А вот слушателя из группы радистов изобличили в двурушничестве. Покружили его пару часов над своей территорией, выбросили с парашютом. Имитировали арест органами НКВД. А он стал требовать доложить о нем чекистам, мол, он их агент.

Зато к Забродину периодически приставляли провокаторов. Те начинали откровенничать: «Немец уже не тот, пора думать, как от него бежать». Он сдавал их руководству школы. Иногда со страхом — а может, отдал нормального советского человека. Но тут же отбрасывал эту мысль. Кроме провокатора только идиот полезет с такими откровениями. А если человек — идиот, то и судьба у него идиотская.

А немцы продолжали развлекаться. Пытались его спаивать, надеясь, что под воздействием алкоголя у него развяжется язык. И вот последняя художественная самодеятельность — подставили ему очаровательную Элизабет — агента из специальной женской группы, проходящей подготовку для работы в тылу советских войск.

Ну что скажешь — очаровать она его сумела. И даже больше. Месяц длились их отношения, она подначивала его сладкоголосыми скользкими разговорами. А вчера сказала, что решилась: на немцев работать не будет. СССР им не победить. И после заброски она сдастся.

Поутру Забродин отправился к руководителю школы. И, изображая из себя смущение, повел разговор, что не стоило бы забрасывать Элизабет, поскольку у нее дурь в голове, и она может переметнуться. Говорил так обтекаемо — будто желал выгородить женщину, но вместе с тем не в силах даже ради любви забыть о долге.

И опять потекли будни школы. Забродин неустанно делал в своей памяти отметки. Он надеялся, что ступит на свою землю и принесет информацию тем, кто его посылал.

Но когда это будет? И будет ли вообще?

Он подумывал снова начать вербовку среди переменного персонала. Приметил несколько человек, с которыми можно работать. Но вовремя притормозил. Слишком большое внимание ему уделяли немцы. Под очень плотным колпаком держали.

И однажды он решил больше не дергаться. И продолжал крутиться в заколдованном круге повседневных забот.

«Страна воюет. Соотечественники гибнут. А я готовлю парашютистов для заброски в тыл Красной армии. Отлично, старший лейтенант Забродин», — с горечью усмехался он про себя.

И на него накатывала волна дичайшей тоски. Он жалел, что согласился на эту операцию. Летал бы, сбивал немцев. Или уже давно сбили бы его. Но хоть погиб бы с честью…

Канула в Лету осень 1942 года. Настала зима.

На заснеженном летном поле Забродин проводил инструктаж перед прыжками. Около самолета остановился легковой «Опель». Из него вышел заместитель начальника школы и крикнул: