Читать книгу "Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы - Чарльз Маккей"

Георг Агрикола

Этот алхимик родился в германской провинции Мисния в 1494 году Его настоящая фамилия была Бауэр, то есть «землепашец», и в соответствии с тогдашней модой он латинизировал ее в Агриколу. С ранних лет восхищался постулатами герметической науки. Ему еще не было и шестнадцати, а он уже стремился найти великий эликсир, который продлил бы его жизнь до семисот лет, и камень, который принес бы ему богатство, необходимое для безбедного существования в течение столь длительного периода. В 1531 году он издал в Кёльне небольшой трактат на эту тему, обеспечивший ему покровительство прославленного Морица, курфюрста Саксонского. После нескольких лет врачебной практики в Иоахимштале, в Богемии, Агрикола стараниями Морица стал управляющим серебряных рудников города Хемница. Среди рудокопов он чувствовал себя счастливым, ставя различные алхимические опыты глубоко в недрах земли. Он многое узнал о металлах и постепенно избавился от сумасбродных представлений о философском камне. Рудокопы не верили в алхимию и привили ему их образ мыслей как по этому, так и по другим вопросам. Их легенды убедили его в том, что недра земли населены добрыми и злыми духами, а взрывы рудничного газа вызываются не чем иным, как склонностью последних к озорству. Георг Агрикола умер в 1555 году, оставив по себе память как о чрезвычайно способном и умном человеке.

Денис Захарий

Автобиография, написанная умным человеком, который некогда был глупцом, не только в высшей степени поучительна, но и исключительно приятна для чтения. Денис Захарий, алхимик XVI века, выполнил эту работу, оставив после себя достойный внимательного прочтения отчет о собственном безрассудстве и слепой погоне за философским камнем. Он родился в 1510 году в одном из древних родов Гиени, и в раннем возрасте был отправлен в Бордоский университет под наблюдением домашнего учителя, обязанного направлять учебный процесс своего подопечного в нужное русло. К несчастью, сей учитель был одним из искателей великого эликсира, и вскоре его безумие передалось ученику. После этого введения мы позволим Денису Захарию говорить от первого лица и продолжить рассказ о нем его собственными словами. «Я получил из дома, – пишет он, – сумму в двести крон на расходы себе и учителю, но до конца года все наши деньги улетучились в дыму наших печей. В это же время мой учитель умер от лихорадки, вызванной палящим жаром в нашей лаборатории, откуда он почти не выходил и где было едва ли менее жарко, чем на стекольном заводе в Венеции. Его смерть усугубило то, что мои родители, воспользовавшись этим печальным обстоятельством, уменьшили мое содержание и высылали мне ровно столько, сколько требовалось для оплаты учебы и проживания, вместо суммы, требовавшейся для продолжения моих алхимических изысканий.

Чтобы решить эту проблему и избавиться от родительского утеснения, я в возрасте двадцати пяти лет вернулся домой и заложил часть своего имения за четыреста крон. Данная сумма была нужна мне для проведения научного опыта, о коем я узнал в Тулузе от одного итальянца, который, по его словам, уже убедился в его эффективности. Я нанял этого человека к себе в услужение, дабы мы смогли провести упомянутый эксперимент. Далее я попытался путем интенсивной дистилляции прокалить золото и серебро для превращения примесей в благородный металл, но все мои труды оказались напрасны. Масса золота, извлеченного мною из печи, уменьшилась вполовину по сравнению с первоначальной, и от моих четырехсот крон осталось только двести тридцать. Я дал моему итальянцу двадцать крон, с тем чтобы он смог отправиться в Милан, где жил автор рецептуры, и получить от него разъяснение некоторых ее фрагментов, недоступных нашему пониманию. Дожидаясь его возвращения, я провел в Тулузе всю зиму и, вероятно, оставался бы там и по сей день, если бы продолжил ожидание, потому что больше я его никогда не видел.

Летом разразилась эпидемия чумы, и мне пришлось покинуть город. Несмотря на это, я не отказался от своего занятия. Я отправился в Каор, где прожил полгода и познакомился со стариком, которого все знали как Философа. В провинциях этим прозвищем часто награждают тех, чья единственная заслуга состоит в том, что они менее невежественны, нежели их соседи. Я показал ему свою коллекцию алхимических рецептов и спросил, что он о них думает. Он выбрал из них десять – двенадцать, сказав лишь, что они лучше остальных. Когда эпидемия кончилась, я вернулся в Тулузу и возобновил свои эксперименты по отысканию философского камня. В результате от моих четырехсот крон осталось сто семьдесят.

Стремясь узнать какую-нибудь более безопасную методику, я в 1537 году свел знакомство с одним жившим по соседству аббатом. Он был охвачен той же манией, что и я, и рассказал мне, что один из его друзей, отбывший в Рим в свите кардинала д’Арманьяка, прислал ему из этого города новый надежный рецепт трансмутации железа и меди, реализация которого обойдется в двести крон. Я предоставил половину этой суммы, другую половину выделил аббат, и мы приступили к работе. Поскольку для эксперимента требовался винный спирт, я купил бочку превосходного vin de Gaillac. Я получил спиртовой экстракт и несколько раз его очистил. Мы взяли некоторое количество ректификата и положили в него четыре серебряные марки и одну золотую, подвергнутые прокаливанию в течение месяца. Сию смесь мы ловко перелили в сосуд в форме рога, соединенный с другим сосудом, выполнявшим функцию реторты, и для затвердевания смеси поместили весь аппарат в печь. Данный эксперимент длился год; а чтобы не сидеть все это время без дела, мы тешились множеством других, менее значимых опытов. Они, впрочем, имели тот же результат, что и наш главный труд.

Весь 1537 год прошел без каких-либо изменений в состоянии смеси; в сущности, мы могли ждать затвердевания нашего винного спирта до второго пришествия. Тем не менее мы подвергли его воздействию паров нагретой ртути, но тщетно. Мы были сильно раздосадованы, особенно аббат, который уже похвастался перед всеми монахами своего монастыря, что им нужно лишь принести ему большой насос, стоящий в углу монастырской территории, и он превратит его в золото. Но эта неудача не поколебала нашего упорства. Я еще раз заложил мои родовые земли за четыреста крон, которые решил истратить на новые поиски великого секрета. Аббат пожертвовал такую же сумму, и я с восемьюстами кронами отправился в Париж – город, в котором алхимиков больше, чем в любом другом городе мира. Я решил не покидать его до тех пор, пока либо не найду философский камень, либо не истрачу все мои деньги. Это путешествие нанесло сильнейшую обиду всем моим родственникам и друзьям, которые считали, что из меня может выйти великий юрист, и очень хотели, чтобы я посвятил себя данной профессии. Для восстановления спокойствия я в конце концов сделал вид, что это и есть моя цель.

9 января 1539 года после пятнадцатидневного путешествия я прибыл в Париж. В течение месяца я держался в тени и начал часто посещать алхимиков – любителей и ходить в лавки, где продавались печи, только после того, как познакомился более чем с сотней профессиональных алхимиков, каждый из которых следовал своей собственной теории и методике. Одни отдавали предпочтение скреплению, другие искали универсальный алкагест, или растворитель, третьи превозносили действенность корундовой эссенции, а четвертые пытались получить экстракт ртути из других металлов и добиться ее последующего затвердевания. Чтобы постоянно держать друг друга в курсе достижений каждого в отдельности, мы договорились где-нибудь встречаться каждый вечер и обмениваться новостями. Иногда мы собирались в доме одного, а иногда – в мансарде другого. Это происходило не только в будние дни, но и по воскресеньям и церковным праздникам. “Ах! – говорил, бывало, один. – Будь у меня деньги на возобновление эксперимента, удача бы мне улыбнулась”. “Да, – говорил другой, – если бы мой тигель не треснул, я бы уже добился успеха”. Третий же отчаянно восклицал: “Имей я всего лишь достаточно прочный сферический медный сосуд, я бы добился затвердевания ртути и получил серебро”. Среди них не было никого, кто не имел какого-нибудь оправдания своей неудаче; но я был глух к их речам. Я не хотел отдавать свои деньги никому из них, помня, как часто оставался в дураках.