Читать книгу "Игра в ложь - Рут Уэйр"

Бумаги, на которые она указывала, были рисунками. Набросками. Портретами. С них смотрели мы – я, Фатима, Тея, Кейт. Я всегда позировала Амброузу совершенно спокойно. Однако мисс Уэзерби так разложила рисунки, что я почувствовала: мы не просто голые, мы выставлены на торги.

Вот Тея зависла посреди Рича – легла на спину, закинула за голову руки, расслабилась. Вот Кейт готовится нырнуть с мостков – тоненькая, долговязая, этакий луч нежной плоти, бледный на акварельном фоне моря. Вот Люк, обнаженный, загорает на мостках – глаза закрыты, хитрая улыбка чуть тронула губы. Вот мы, впятером, затеяли ночное купание; лунный свет пятнает обнаженные тела, еще сильнее сплетая наши длинные руки и ноги, и кажется, даже слышен смех, и легкие карандашные тени скользят по лунной дорожке…

Я переводила взгляд с одного рисунка на другой – и сцены, на них запечатленные, оживали. Я физически ощущала и прохладу воды, и солнечное тепло…

На последнем рисунке, на том, что лежал ближе всех к руке мисс Уэзерби, была изображена я. Дыхание перехватило, щеки запылали.

– Ну? – в третий раз произнесла мисс Уэзерби, и голос ее дрогнул.

Рисунки кто-то отбирал намеренно – это, во всяком случае, было очевидно. Амброуз оставил сотни наших портретов, изображал нас на диване – в пижамах, за завтраком – в банных халатах, на зимней прогулке по заиндевевшим маршам – в сапогах и перчатках. Но здесь, на столе мисс Уэзерби, находились только самые компрометирующие рисунки – те, где мы были запечатлены обнаженными или казались таковыми.

На этом, последнем, я наклонилась вперед – красила ногти на ногах. Амброуз сумел ухватить каждую трогательную деталь, например, изгиб спины с клавишами позвонков – столь четко прорисованных, что хотелось их погладить. В тот день я была в сарафане на лямках, завязанных узлом; я помню, как солнце жарило между лопаток, как врезался узел в шею, как бил в ноздри химический запах розового лака для ногтей. Но Амброуз изобразил меня сидящей спиной к зрителю, с распущенными, скрывающими лямки сарафана волосами. Значит, этот конкретный рисунок выбрали за производимую им иллюзию моей наготы, а не за самую наготу; значит, выбиравший торопился.

Кто мог это сделать? Кто желал очернить Амброуза, довести до самоубийства, а вместе с ним уничтожить и нас?

«Ничего вы не понимаете!» – вот что мне хотелось крикнуть. Ясно, о чем подумала мисс Уэзерби – любой бы об этом подумал при взгляде на рисунки. Но она ошиблась. Чудовищно ошиблась.

Я едва сдержалась, чтобы не прорыдать: «Все было не так!»

Мы ничего не сказали. Мисс Уэзерби долго распространялась о личной ответственности и о солтенских правилах поведения; снова и снова требовала назвать имя.

Мы молчали.

Она знала это имя и без нас. Никто так рисовать не умел – кроме, разве что, Кейт. Просто Амброуз редко когда подписывал наброски; возможно, мисс Уэзерби казалось – если она вынудит нас произнести вслух его имя, то…

– Запираемся, значит? Так-так-так. Может, сообщите, где были сегодня ночью? – наконец процедила мисс Уэзерби.

Мы молчали.

– У вас не было разрешения покидать стены школы, но вы это сделали. Имеется свидетель.

Мы молчали. Сидели плечом к плечу, надеялись, что молчание спасет нас. Мисс Уэзерби сложила руки на груди. Мучительная пауза становилась невыносимой. Фатима с Теей тайком переглянулись: сколько мы еще продержимся?

Раздался стук в дверь, нарушив тишину. Мы дружно вздрогнули, одновременно повернули головы. Дверь открылась, и вошла мисс Рурк с большой коробкой в руках.

Кивнув мисс Уэзерби, она вывалила на стол содержимое коробки. Тогда-то Тея и сорвалась. Ее голос звенел от бешенства:

– Вы в наших вещах рылись? Как копы?

– Тея! – прикрикнула мисс Уэзерби.

Но было поздно. Они располагали вещдоками – и какими! Из коробки на стол выпали: плоская фляжка Теи, мои сигареты и зажигалка, пакет травки, принадлежавший Кейт, наполовину опорожненная бутылка виски, которую Фатима держала под матрацем, а еще упаковка презервативов, диск с эротическим фильмом «История О», ну и всякая мелочь. Иными словами, улик против нас было хоть отбавляй.

– Выбора нет, – произнесла мисс Уэзерби. – Все эти… вещи я вынуждена буду показать мисс Армитейдж. Учитывая, что большая часть этой мерзости была обнаружена у Кейт Эйтагон, я бы хотела знать: где она сама?

Молчание.

– Где Кейт Эйтагон? – завопила мисс Уэзерби. Это было так неожиданно, что мне на глаза навернулись слезы.

– Мы за ней не следим, – с презрением бросила Тея. Отвела взгляд от окна, уставилась на мисс Уэзерби. – А тот факт, что вам неизвестно местнонахождение одной из учениц, немало говорит о репутации школы. Не так ли, мисс Уэзерби?

Повисла долгая пауза.

– Вон отсюда, – наконец прошипела мисс Уэзерби. – Убирайтесь. Идите в свои комнаты и ждите там, пока я пришлю за вами. Обед вам принесут. Запрещаю вам говорить с другими девочками. Сейчас позвоню вашим родителям.

– Но… – начала было Фатима дрожащим голосом.

– Хватит! – снова крикнула мисс Уэзерби.

Внезапно я поняла: ее положение едва ли не хуже нашего. Все произошло во время ее дежурства; пусть пока толком неизвестно, что именно, но мисс Уэзерби рискует карьерой – то есть мы с ней в одной лодке.

– У вас еще будет возможность высказаться. Поскольку вы игнорировали мои вопросы, я не собираюсь выслушивать ваши возражения. Ступайте в спальни, думайте над своим поведением. Думайте, как станете объясняться с мисс Армитейдж – и с родителями, которых мисс Армитейдж, несомненно, вызовет.

Она прошла к двери, распахнула ее – выметайтесь. Ее пальцы на дверной ручке чуть заметно дрожали. Друг за другом, не нарушив молчания, мы вышли из кабинета и переглянулись лишь в коридоре.

Что случилось? Как рисунки попали к классной наставнице? Что мы натворили?

Одно было ясно. Наш мир рухнул, и Амброуз оказался погребен под обломками.

Уже поздно. Занавески – пусть почти прозрачные, но все-таки материальные – задернуты. Лиз, наверное, давным-давно дома – ее забрал отец. Кейт, впервые на моей памяти, закрыла за ними дверь на замок. А я рассказала о разговоре с Джесс Гамильтон.

– Откуда они узнали? – в отчаянии повторяет Фатима.

Мы сидим на диване в обнимку. Фрейю я не спускаю с рук. Тея смолит сигареты одну за другой, прикуривает от собственных бычков, дышит дымом на всех нас – но у меня язык не поворачивается сказать ей, чтобы шла курить на улицу.

– А откуда обычно узнают? – фыркает Тея. Ее длинная, холодная, как лед, нога прижата к моему бедру.

– Я думала, нас выгнали по-тихому именно для того, чтобы не афишировать произошедшее. Разве не так?

– Вроде так, – вздыхает Кейт. – Просто школьные сплетни мигом распространяются. Может, кто из преподов сболтнул за столом… или чьи-нибудь родители докопались.