Читать книгу "Коктейль со Смертью - Мария Эрнестам"

Но это был мой папа.

— Привет, милая, мы так давно от тебя ничего не слышали. Я просто хотел узнать, как дела.

Тысячи, нет, миллионы раз родители задают детям этот вопрос. Интересно, часто ли они получают честный ответ, подумала я. Как у меня дела? Разве могу я описать папе события последних дней? Я собралась с силами и кратко, не вдаваясь в детали, рассказала о разрыве с Томом. Я знала, он нравился моему отцу, а мама его просто обожала. Папа наверняка огорчится, но он верит в меня и знает, что я выстою. Сейчас мне надо всего лишь уверенно ответить на вопрос о том, как я себя чувствую.

— Помни, мы рядом, — сказал папа. — Если хочешь, приедем к тебе в Стокгольм.

Мы оба знали, что эти слова ничего не значат. Даже если б я согласилась, они все равно не приехали бы. Но эта фраза была ритуалом, как подарки на Рождество и поздравления с днем рождения. Я понимала: хотя родители не приедут, это не значит, что им на меня наплевать. Просто им вовсе не обязательно быть в Стокгольме, чтобы сочувствовать мне и любить меня. Я не сомневалась в их отношении ко мне и в том, что именно оно называется любовью.

На глаза навернулись слезы, и я поспешила сменить тему. Спросила, не умер ли кто-нибудь из наших родственников в одиночестве. Отец удивился такому вопросу, но не спросил, почему я его задала.

— Не думаю, — ответил он после короткого раздумья. — Мы всегда жили поблизости друг от друга, к тому же друзья и соседи всегда поддерживали нас в трудную минуту. Нет, думаю, всегда кто-то был рядом с умирающим. При жизни и после смерти. Помнишь, когда тетя Марион умерла, похоронное бюро запросило безумные деньги за перевозку тела? Я тогда одолжил у приятеля фургон и сам отвез ее домой. Бедняжке пришлось провести ночь в нашем гараже. Впрочем, вряд ли она возражала бы против этого.

Я не знала, что покойная тетушка Марион, которая, кстати, дожила до ста лет, провела ночь в нашем гараже. Но отец прав, в этом нет ничего удивительного. Всем приходится решать практические проблемы, связанные с похоронами. Что тут поделаешь? Это даже лучше, что она дожидалась своей последней поездки в гараже племянника, а не в холодном и мрачном зале похоронного бюро. Я бы, во всяком случае, предпочла первое.

Я попросила передать маме, что со мной все в порядке, попрощалась и обещала позвонить им завтра. Жаль, что еще не придумали способ законсервировать чувство защищенности. Всего пару ночей назад я лежала в постели и обещала себе, что больше никогда ничего не буду бояться. И вот, одного разговора с папой хватило, чтобы снова почувствовать себя одинокой.

Я потерла виски, с облегчением отметила, что головная боль прошла, снова уселась в голубое кресло и погрузилась в размышления, вернувшись к тому переломному моменту, когда моя старая жизнь закончилась и началась новая. Там, в ресторане, Том сказал, что я угнетала его своей беспричинной депрессией. Но ведь он ее и усугублял — не тем, что был таким, каким был, а тем, что жил со мной — такой, какая я есть. А потом я отправилась домой и в отчаянии напилась бы до полного беспамятства, если бы не помешал мой новый знакомый. На следующий день он пришел снова, а потом и вовсе переехал ко мне. Я пережила смерть сначала Малькольма, потом малышки Сисселы, потом престарелого Густава. А потом сама стала участвовать в событиях, расправившись, пусть и не своими руками, с Габриэллой, которую так люто ненавидела Эйра и обожал ее сын Роберт, и с Эйнаром, гнусным начальником Мартина. Это был мой выбор. Я согласилась стать помощницей Смерти. И обещала себе не бояться. Мне это не удалось. Зато я научилась лгать. Хоть какой-то прогресс.

Теперь я знала: нас с Томом связывало гораздо больше, чем я думала раньше, и наши разговоры о работе и отпуске не означали, что нам не о чем говорить. Напротив, свидетельствовали о том, что мы можем обсуждать все на свете. Мы вместе работали, вместе путешествовали, занимались любовью, иногда ссорились, но принадлежали друг другу и оба это знали. Любовь — это не нечто «большое и абстрактное», она словно бенгальский огонь в темноте — всего несколько вспышек, ради которых и стоит жить. Я всегда чувствовала, что люблю Тома, но не решалась сказать ему об этом. А теперь уже поздно. Теперь к любви добавилась ненависть, ненависть, о которой я не постесняюсь объявить всему свету.

«Арвид — это зло», — говорила его собственная мать. Эйнар Сален тоже был злом, хотя никто не называл его так впрямую, предпочитая более частные определения: подлец, негодяй, распутник. Я ощущала на языке соленый привкус зла, но пока не готова была его проглотить. Может, небольшой порции хватит, чтобы побороть страх. Но даже если это лучший способ борьбы со страхом, я не хочу его применять.

Я отправилась в кухню, нашла остатки вчерашнего ужина в холодильнике и разогрела в микроволновке. Часы пробили десять. Город погрузился в вязкую темноту. Интересно, что делает сейчас Карина Сален? Сидит и разыгрывает скорбь, завернувшись в одеяло, или предпочла излить душу матери и тем самым освободиться навсегда от призрака ненавистного мужа. А может, она выносит на помойку порнографические картины, и все эти груди, животы, бедра, ноги скоро сгниют и превратятся в прах. Это было бы неплохо. Все мы — и толстые и худые, молодые и старые, красивые и некрасивые — в конце концов станем прахом. Мрачные мысли. Я поежилась и пожалела, что патрона нет рядом. Только он мог бы развеселить меня. Даже еда без него казалась невкусной, и вино не исправляло ситуацию. Я оставила грязную тарелку на столе, выключила свет и отправилась в спальню.

На этот раз там не было ни мерзких водорослей, ни растерзанных плюшевых мишек. Меня ждал другой сюрприз. Включив свет, я заметила, что одеяло откинуто, а на подушке лежит черная шелковая сорочка. Мои друзья, в том числе и Мартин, скинулись и подарили мне ее на тридцатипятилетие, шутливо намекая, что возраст уже такой, что мне не обойтись без соблазнительных нарядов, чтобы возбудить в партнере желание. Но я не пользовалась этой красивой, дорогой и неудобной вещью, предпочитая ей старую удобную пижаму. Тем более, что у нас с Томом не было проблем с сексом. Это я тоже поняла за последние дни. Нет, в чем-то привычном, надежном и уютном, как пасьянс, который всегда удачно раскладывается, на самом деле нет ничего плохого.

Я уже ничему не удивлялась. Наша судьба предопределена заранее, невидимая рука уже выложила на стол карты: вот твоя жизнь, а вот смерть. Даже если эта Смерть и спит во фланелевой пижаме. Я надела черную сорочку. Шелковая ткань холодила кожу. Я легла в постель и замерла в ожидании: что-то должно было случиться. Увиденные за день лица мелькали перед глазами, как в комиксах, со словами в пузырях. «Подумать только, а у него, оказывается был мозг… Что могло скрываться за опущенными шторами… Почему всегда я?.. Сегодня человек живет, а завтра уже гниет в могиле… Женщины говорят, что размер не имеет значения… Я сказал тебе правду…»

Должно быть, я уснула, потому что не заметила, как патрон вошел в спальню и улегся рядом. Проснувшись, я повернулась навстречу его губам, рукам, телу. Снежинки таяли, цветы распускались и теряли лепестки, корица наполняла воздух ароматом, пробуждающим чувственность. Легкие прикосновения, жесткие прикосновения, разговор двух тел, шепот, плач. Глаза в глаза, темные локоны смешались с посеребренными сединой, аромат увядших цветов, рождение и умирание. Слезы, соленые слезы. «Спеши допить вино, время идет, — Смерть у порога, тебя она ждет…»