Читать книгу "Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин"

Количество этих несчастных было громадным. Например, на 10 сентября 1915 года в Германии, по немецким же данным, находились 913 172 русских военнопленных и 73 934 гражданских пленных. Но это далеко не полные данные. Немецким исследователем утверждается, что «в годы Первой мировой войны в плену в Германии находилось 6 млн чел.: солдаты и гражданские лица, женщины и дети. Около 3,8 млн из них были военнопленные и интернированные гражданские лица из России».[193] Неясно, идет ли здесь речь о всех Центральных державах или только о Германии. Но даже и в лучшем случае общее количество русских военнопленных составило около двух с половиной миллионов человек. Следовательно, 1 300 000 — это гражданские пленные. В то же время в России гражданские пленные: 250 000 германских и 80 000 австро-венгерских подданных.[194]

Как делали гражданских военнопленных? Очень просто. Например, в имении А. И. Богданова при селе Богородицкое Барятинской волости Усманского уезда Тамбовской губернии распоряжался управляющий, германский подданный, некий М. Герцог. По обвинениям Главного совета Союза русского народа 8 августа 1914 года полицейские структуры отстраняют управляющего от должности, начиная расследование. Суть обвинения — «открыто восхваляющий немцев и поносящий русских. Пользуясь экономической зависимостью местного населения от имения, он с наступлением войны умышленно угнетает это население, лишая его и заработков, и аренды в имении…».

По проведенному расследованию обвинения не подтвердились, однако тем не менее 23 августа М. Герцог по распоряжению тамбовского губернатора был выслан в Кострому «в качестве военнопленного».[195] Очевидно, что местные крестьяне, жаждавшие улучшения условий аренды, просто-напросто донесли на несговорчивого управляющего.

Мы говорим «очевидно», потому что фонд департамента полиции периода Первой мировой войны пестрит доносами с мест, сообщавшими в полицию о тех или «предательских» проступках отдельных лиц. С 1915 года, когда неприятельские подданные «закончились», будучи отправленными в глубь страны в качестве «гражданских пленных», в измене стали обвинять и русских дворян. Почти всегда завуалированной целью этих доносов выступали экономические интересы: в годы войны крестьяне уже начинали сводить свои счеты с помещиками, чтобы закончить этот процесс во время аграрной революции 1917–1918 гг.

Однако и здесь в числе «застрельщиков» оказалась Ставка. Верховный главнокомандующий уже осенью 1914 года напутствовал премьер-министра И. Л. Горемыкина: «Считаю необходимым просить вас о безотлагательном принятии самых суровых и решительных мер относительно подданных воюющих с нами государств без различия общественного положения на всем пространстве империи, приравняв их к военнопленным».[196] Отнюдь не советская власть первой обозначила проблему «немцев Поволжья». Масон, франкофил и покорный исполнитель воли союзного командования, великий князь Николай Николаевич спешил довести русско-германское противоборство до ненавистничества. Очень скоро Верховный главнокомандующий распорядится отправлять в ссылку фронтовиков, имевших несчастье приехать в Россию после определенного срока, установленного свыше. К сожалению, эта практика шпиономании, заложенная Ставкой первого состава, продолжится и в дальнейшем, с августа 1915 года, когда пост Верховного главнокомандующего займет сам император Николай II, пусть и в меньших масштабах.

В любом случае цифры между гражданскими пленными в России и неприятельских странах чрезмерно не соответствуют. До войны существовало только понятие «военный плен». С началом войны появилось — «гражданский плен». Этот последний только расширялся по мере выяснения значимости для победы экономического фактора.

Таким образом, в ходе войны плен был распространен на мирное население оккупированных областей: «Во время Первой мировой войны понятие плена было чрезвычайно расширено и фактически распространилось на всех подданных, оказавшихся во власти враждебного государства, свободная деятельность которых признавалась правительствами государств пленения опасной с точки зрения военных задач».[197] Такой подход имел массу преимуществ. Первое и основное из них — возможность эксплуатации любых масштабов. И не только на Востоке. Известно, что ограбление немцами Бельгии приняло столь необоснованные масштабы, что угрозу поголовного голодомора бельгийского населения смогло предотвратить лишь вмешательство тогда еще нейтральных США в лице американских организаций Красного Креста.

Отсюда — и громадное расхождение в цифрах, так как, во-первых, в 1915 году русские сдали западные губернии, где противник мог проводить соответствующие репрессии. Во-вторых, австро-венгерское руководство, раздосадованное поражениями, резко обозначившейся зависимостью от поддержки германского оружия и добровольной сдачей в русский плен военнослужащих-славян, в 1915–1916 гг. провело массовые репрессии (отдельные репрессалии начались уже в августе 1914 года) на территории собственной Галиции, освобожденной от русских.

Репрессии, как правило, проводились по двум признакам. Либо принадлежность к православному населению, что автоматически переводило человека в категорию «сочувствующих русским». Либо — по доносу. А о причинах доносов мы уже говорили на примере России. В Австро-Венгрии ситуация с доносительством была гораздо худшей, так как в России низы доносили на вышестоящих, что делало масштабы доносительства достаточно ограниченными. В Австро-Венгрии доносы являлись по преимуществу горизонтальными, то есть соседскими, что вовлекало в их орбиту большие массы украинского населения.

В Австро-Венгрии наиболее жестокими лагерями для интернированных являлись Талергоф и Терезин, где в нечеловеческих условиях содержались заподозренные в симпатиях к русским галицийские украинцы, и прежде прочих — православные карпатские русины. После войны даже был выпущен так называемый Талергофский альманах — «Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914–1917 гг.». Это свидетельства того террора и репрессий, что проводились австрийцами на собственных же территориях Галиции. Уже впоследствии отмечалось, что «с началом Первой мировой войны русские, живущие в Прикарпатской Руси, подверглись настоящему геноциду. Австро-венгерские власти провели масштабные чистки русского населения, жертвами которых стали несколько сотен тысяч человек — расстрелянных, повешенных, лишенных крова и замученных в лагерях. Австрийские концлагеря Талергоф и Терезин, забытые сегодня, были первыми ласточками, предшественниками германских Освенцима, Дахау и Треблинки. Именно в Талергофе и Терезине была опробована политика массовых убийств мирного населения».[198]