Читать книгу "Простить нельзя помиловать (сборник) - Юлия Лавряшина"

Ему не нужно было напоминать, что Босяков отсидел присужденный срок, а значит, как бы искупил свою вину. Игорь Андреевич и сам это знал. Но и того, что восьмилетней девочки со светлым взглядом-улыбкой и зеленоватыми русалочьими волосами больше нет на свете и уже никогда не будет, даже спустя двенадцать лет забыть невозможно.

Конечно, он не думал об этом неотступно все эти годы, иногда подолгу не вспоминал о Ляльке, замордованный потоком операций и тихими войнами с бывшей супругой, которая не могла простить ему ни того, что когда-то была его женой, ни нового (хотя уже и не такого нового!) статуса «бывшей». Но боль оставалась внутри ледяной крупинкой, которая – стоит лишь тронуть – способна затопить тоской всю душу. Это случалось время от времени, и тогда Игорь Андреевич прятался ото всех, как подстреленный волк, и беззвучно выл, до того напрягая горло, что жилы вздувались, как у Высоцкого во время выступления на сцене. Если бы лопнули, он испытал бы только облегчение…

Бросив медицинскую карту на тумбочку, Костальский вслепую вышел из палаты, не услышав удивленного оклика медсестры:

– Игорь Андреевич, его готовить к операции?

«Зарезать? – кольнуло в виске. – Ну посадят, и черт с ним! Зато эта сволочь больше никого не тронет! Лялька отомщена будет… Девочка моя маленькая…»

Свернув в ортопедию, он едва не натолкнулся на Шувалову, кажется, впервые поднявшуюся на ноги, прошел мимо, едва кивнув и, конечно, не улыбнувшись, потом оглянулся: «Надо же было…»

И тут же забыл, о чем пожалел, внезапно поняв, что его дочь была бы сейчас ровесницей этой девочки, наказанной той же высшей несправедливостью. Даже чуть старше, если он не ошибается с годом рождения… Дины? Или как ее там? То, что имя вдруг вылетело из головы, добавилось еще одной досадной мелочью, ведь Костальский славился и тем, что всех своих больных узнавал даже через несколько лет. Как же это событие с Босяковым выбило его из колеи…

Быстро миновав дверь в ординаторскую, где невозможно было укрыться, Игорь Андреевич вышел на лестничную площадку и достал сигареты. Успокоиться? Еще раз отрешиться от своего прошлого, от себя самого, носившего на сгибе руки свою Ляльку, вдыхавшего запах ее лепестковой щеки, длинных прямых волос, щекотавших его плечо? Сделать вид, что этого не было, что этот мерзавец у него ничего не отобрал, не растоптал его жизнь, глумливо похохатывая? Или все же решиться на месть? Воздать по заслугам… Нет, по заслугам – это не просто вонзить скальпель в это уже при жизни мертвое сердце, а своими руками раскромсать этого урода на куски!

Костальский затянулся со страстью, но никотин не подействовал, злость кипела в нем с прежней силой, даже в ушах зазвенело. Давление, что ли?

– Ты чего здесь?

Он слегка вздрогнул, но не обернулся, узнав голос. Жизнерадостный голос женщины, которая с одинаковой энергией принимала роды и занималась с ним любовью, когда у них совпадали ночные дежурства. Только бы ей не пришло в голову обрадоваться этому нечаянному уединению, этой возможности…

Щелкнув зажигалкой, Надя, Надежда Владимировна, встала рядом, свободно касаясь его бедром. Коротко глянула сбоку:

– Кого зарезал?

– Пока никого. Но собираюсь, – честно признался Костальский. – Вернее, подумываю.

Она не особенно удивилась:

– Мне тоже иногда до смерти хочется. Когда шлюха какая-нибудь притащится рожать, а у самой все вены аж черные от уколов. Так и тянет ей матку вырвать, чтоб больше никому жизнь не калечила!

– И многим вырвала?

– Да пока никому. В том-то и трагедия. Мы с тобой призваны исключительно спасать, а не карать. Как бы ни тошнило от этого…

Игорь припомнил:

– Ни разу не тошнило. Даже отдаленно ничего такого не было. Сегодня впервые.

– И кто ж так допек?

– Он. Понимаешь?

На самом деле, трудно было рассчитывать, что она сразу поймет, о ком речь, ведь Костальский рассказал ей о смерти дочери лишь однажды, но Надины чуть выпуклые карие глаза внезапно расширились еще больше:

– Тот самый? О господи… А ты не ошибся? Лет-то ведь немерено прошло…

Игорь только покачал головой. Но ей и не требовалось, чтобы он называл фамилию и бил себя в грудь. Она знала: в таких делах не ошибаются.

– И тебе его резать надо? Даже не думай! Позвони Владику, пусть приедет, сделает. Не берись сам, как брата прошу! Хочешь, я ему позвоню?

– Не надо, я справлюсь, – ему не хотелось, чтобы Надя прочувствовала всю глубину охватившей его слабости. Ведь обычно он демонстрировал ей силу…

Она приподняла спрятанные под халатом округлые, мягкие плечи, которые так сладко было целовать. Правда, сейчас этого не хотелось.

– Тебе виднее. Только обязательно позвони…

Как-то порывисто затянувшись, хотя обычно делала это красиво, Надя заговорила так оживленно, что Костальскому захотелось зажать ей рот:

– А к нам в гинекологию только что бомжиху привезли с маточным кровотечением… Сверху вся плесенью покрылась, девки мои еле отмыли ее. А там все чистенько, представляешь? Еще год назад была нормальной бабой, жила себе где-то в Клину, что ли. Москвич ее сюда привез, уговорил там квартиру продать, а здесь ее свекровь не прописала, и документы каким-то образом пропали, не говоря уж о деньгах. И баба сломалась, понимаешь? Даже не пыталась бороться с ними, отстаивать свое. Оказалась на улице и враз опустилась. Но никакой заразы не подцепила, вот что поразительно!

Погасив сигарету, Игорь Андреевич бросил окурок в коробку, стоявшую в углу:

– Не стоит меня отвлекать. Хотя рассказ крайне поучительный! Благодарю.

Надежда крикнула ему в спину:

– Не смей даже думать об этом! Натворишь бед, кто вместо тебя народ спасать будет? Не будь эгоистом. Ты же хирург – один на миллион!

– Я своего ребенка не спас, – ответил он через плечо. – На черта тогда весь мой паскудный талант?!

В ординаторской всегда сумрачно – единственное окно выходит на северную сторону, солнце сюда не заглядывает, а зимой батарея еле теплится, поэтому чайник кипятят каждые полчаса. Некоторые доктора до сих пор возмущаются: «Чем думали, когда сюда нас определяли? И так без сил тащишься после операции, а тут еще как в могиле…» Может, от этого и разговоры все нерадостные – о деньгах и вредности некоторых больных.

Игорь Андреевич прислушался: нет, сейчас вроде о другом, но тоже…

– Забежала вчера к маме, а у нее ветеринар сидит. Кошка ее за ушами чесать стала, она объявление на каком-то столбе сорвала. И этот коновал – соответствует его уровню! Самого словно только со столба сняли… Халат такой, будто им пол помыли и на ржавой батарее высушили. В руках колотун еще, наверное, с майских праздников… Как таким только лицензию дают? И сидит, мерзавец, байки ей травит про всяких котов кастрированных. А мамочка моя бедная только головой кивает…