Читать книгу "Выжить с волками - Миша Дефонсека"

Я сходила на кладбище всего один раз — проводила дедушку — и больше никогда туда не возвращалась. Я ненавидела кладбища — у моих родителей не было могилы. Я предпочитала ставить цветы рядом с его портретом у «его кресла», вместо того чтобы посещать это полное печальных воспоминаний место и плакать там. Я хотела, чтобы для меня дедушка навсегда остался человеком с лукавой улыбкой под густыми усами, и все еще слышу, как он говорит мне: «Прыгай! Не бойся!»

В Матади черные из деревень напали на город белых, началась паника, белые бежали, спасаясь от смерти. Больше удача мне не улыбалась. После каждого рейса мы привозили в Бельгию мертвых в трюме. Снова война, страх и ненависть наполнили глаза черных матросов. Ветер приключений переменился, и однажды утром, после очередной сумасшедшей ночи, полной алкоголя, я посмотрела в зеркало и сказала себе:

— Хватит. Ни на дне стакана виски, ни в объятьях мужчин забыться нельзя. «Мы» начинаем сначала, «мы» пойдем в другом направлении.

С тех пор я отказалась от алкоголя.

По причине войны за независимость в Конго мне пришлось сойти на сушу, чтобы найти другую работу. Я хотела выйти замуж и создать семью, но обманулась в мужчине, в любви и в семье. Он был сефардским евреем и женился на мне только из-за квартиры. Так что моей семьей стал мой сын, которого без сожаления оставил отец, больше я его никогда не видела.

Я растила сына, основываясь на том, что знала о жизни. Когда он был еще младенцем, я не выносила, когда кто-то брал его на руки: на нем должен быть мой запах, а не какого-то чужого человека. Я приучила его не бояться, когда он оставался один, а я зарабатывала нам обоим на жизнь. Я сказала ему, что можно открывать мир пешком, верхом на лошади или за рулем автомобиля, и мать будет защищать своего ребенка до тех пор, пока он не решит уйти. Именно так он и поступил, когда вырос. Он был таким же выносливым, как и я, а еще таким же бесстрашным любителем приключений. Он жил вдалеке от меня, у него была своя стая, как и требовалось молодому волку. Однажды я спросила сына, не скучает ли он по своему биологическому отцу. Он ответил: «Мой отец — это человек, который вырастил меня и заботился обо мне».

Я встретила этого человека, когда мой сын был еще ребенком. Уже больше тридцати лет Морис с нами — это мой муж и отец моего сына.

Он прогнал мои кошмары, но я по-прежнему не говорила о своем детстве и иногда плакала и кричала по ночам. Я рассказала ему только о своих похождениях в молодости, когда я была полна жажды жить, но он догадался, что у этих поступков есть скрытая причина.

— Расскажи… расскажи мне, в чем дело.

Я верила ему, он был похож на меня — ему был не нужен никто, кроме нас. Он любил животных, заботился обо мне, как заботились бы мама с папой, а между тем он был моложе меня. В нем были дедушкина мудрость и предупредительность Марты. Он решал все проблемы, и я наконец-то могла отдохнуть, перестать сражаться, заснуть у него на руках, а он баюкал меня, как ребенка:

— Расскажи мне о своих кошмарах.

Но я все еще сопротивлялась. Любовь к человеческому существу была незнакомым мне чувством, я впервые переживала нечто подобное. Он считал меня красивой, пытался убедить меня в этом, а ведь я действительно стала красивой, но никогда так не думала. Я не видела ничего, кроме шрамов, страшных ног и дикости. Я не раз кусала его во время наших споров, когда мне нечего было сказать. Во мне все еще жила животная ярость. Морис хотел, чтобы я поняла: не всех людей надо ненавидеть. Но на тот момент он требовал от меня слишком много.

Моя жизнь словно замедлилась и разделилась на блоки: детство, юность и я — женщина. Я была действительно влюблена в Мориса, страдала, когда его не было рядом. Я хотела все время быть с ним, тихо засыпать ночью у него на руках и чувствовать себя защищенной. Сама того не понимая, я стала зависеть от него. Но порой я с таким отчаянием проваливалась в прошлое, что перепуганному Морису приходилось кричать, чтобы достучаться до меня.

Мне было достаточно увидеть, как мимо проходит современный аэродинамический трамвай 56-го маршрута, который теперь стал 103-м, чтобы меня охватила ярость: я так и не узнала, что стало с моей мамой. Что они с ней сделали? По ночам я просыпалась в поту от страха: «Ее волосы! Что они сделали с ее волосами?..» И, как это ни парадоксально, я никогда не верила в то, что мама умерла. Мои родители жили где-то там, в России, мама пока не могла уехать оттуда, но когда-нибудь она вернется. Эта утопия успокаивала меня, а рассказы о концлагерях погружали в черную депрессию.

Благодаря любви Мориса — кошмары стали мучить меня все реже и реже, но яркие и болезненные детские воспоминания никуда не исчезли, и малейший конфликт с обществом или с человеком мог вызвать у меня неудержимую ярость, которую Морис изо всех сил пытался сдержать.

Мы переехали, потому что соседи вырезали звезду Давида у нас на двери и на почтовом ящике. Морис знал, что из-за этого я могу схватиться за ружье. Тут наши мнения расходились.

— Ты убегаешь, ты придаешь слишком большое значение таким глупостям — говорил он.

Морис принимал людей такими, какими они были. Он был добрым и терпимым к ним. Он относился к дуракам с презрением и не переживал по этому поводу. А я реагировала на все слишком остро, не могла не ответить жестокостью на жестокость. Я все еще боялась возвращения нацистского террора: раз человеческая природа оказалась способной его породить, то сможет его и возродить. Мы обосновались в Голландии, где Морис получил великолепную работу. Я выбрала дом, потому что наша собачка Джимми задрала лапу именно около его двери, а не у какой-то другой! Я по-прежнему была израненным ребенком, цепляющимся за знаки, которые подают животные, как за спасательный круг. Мне не подходила человеческая шкура. Я обожала Джимми, хотя на самом деле это была невыносимая собака, которая время от времени кусала нас. Он был моим маленьким волком, иногда он выл, как волк: уши прижаты, мордочка по ветру, — а я была в полном восторге от этого зрелища.

Целых пять лет Голландия пахла счастьем. Мой сын жил с нами, у меня был маленький сад, животные, пространство для жизни. Мы совершали длительные прогулки на велосипедах, а еще путешествовали: в Швецию, в Италию, во Францию, в Испанию, в Израиль, в Аризону. Мне нравились пустыня и жара, змеи и скорпионы, а еще цветы пустыни, которые цвели всего одну ночь и умирали на рассвете.

Мне все еще было больно ходить, и Морис решил, что мне нужна операция. Мои ноги, перенесшие столько страданий и помнящие столько дорог, должны были вернуться в нормальное состояние и освободить меня. Но я по-прежнему ничего не рассказывала мужу. В это почти безоблачно-счастливое время кошмары мучили меня гораздо реже, но я все также хотела убежать — двигаться дальше, покинуть Европу, пройтись по новой земле без воспоминаний. Я мечтала об Америке.

Постепенно я по кусочкам начала рассказывать мужу о своем детстве. Морис слушал, утешал меня, он видел, как я заполняю страницу за страницей. Он был терпеливым, сдержанным и постоянно подбадривал меня. Теперь он знал, какие ужасы будили меня по ночам и заставляли трястись от страха. Единственное, о чем я все еще не решалась ему рассказать… о ноже, который воткнула в живот немецкого солдата. Я убила человека и не могла в этом признаться, будто на самом деле была преступницей и меня могли за это осудить.