Читать книгу "Старомодная манера ухаживать - Михайло Пантич"

Эх!

Я не знал этого, а нередко боль появляется в результате незнания, из-за нашей неспособности видеть вещи такими, каковы они на самом деле, и принимать их именно такими! Но я другой. Тамара уходила и приходила, и это все. Кажется, я уже говорил вам, что наша история по существу — долгий рассказ о ее уходах и возвращениях с непредсказуемыми интервалами, абсолютно непредсказуемыми. Уходила она каждый раз беспричинно. И всегда возвращалась, сочинив какой-нибудь повод, но я, конечно, ни в один повод поверить не мог, каким бы убедительным он ни был. Как правило. В первый раз, и я вам об этом уже рассказал, когда мы перестали быть молодыми любовниками, ее уход причинил мне страшную боль. О боже, как я страдал! Наверное, эта боль до сих пор не утихла. Потом, чтобы хоть как-то превозмочь страдание, а оно никогда не исчезает без следа, я сам для себя запатентовал теорию боли и каждый раз, думая о Тамаре, то есть ежедневно, возвращался к размышлениям о боли: труднее всего объяснить, почему самой болезненной для нас становится рана, нанесенная невольно, случайно, по глупости, по скудоумию или по какой-то другой невнятной причине? И еще: почему сильнее всего болит рана, нанесенная близкими или любимыми, которые — чтобы мои удивление и бессилие стали еще больше — не осознают, что ранят нас? Да, именно так. И кто может объяснить мне это, кто, спрашиваю я вас, братья и сестры во Христе, может растолковать, почему нас ранят наши близкие — отец, брат, мать, друг, сестра, Тамара, или та, которую я так называю? Не знаю, не могу припомнить ни одного удовлетворительного ответа, пусть бы он был крайне глуп и бессвязен. Не смейтесь, и дурацкие ответы иной раз дают хоть какое-то решение, но на этот вопрос, который для меня самый трудный, ответа нет вообще: страшнее всего боль, причиненная нам теми, без кого наше существование было бы бессмысленным.

— Ты где? — спросила она, позвонив мне после невероятно долгой паузы в несколько лет. Вопрос этот прозвучал так, будто мы позавчера с ней виделись, будто она здесь, рядом, будто хочет сказать мне что-то обыденное. А я даже предположить не мог, где она сейчас находится. Последнее, что я слышал о ней от одного знакомого, так, невзначай (я сохранял спокойствие и не отреагировал на ее имя, сделал вид, будто мне все равно), что она со своим новым мужем уехала куда-то за границу.

— Привет, ты где?

Услышав ее голос, я в первое мгновение не смог ничего произнести, горло у меня перехватило. Но потом пришел в себя:

— Там, где ты меня в прошлый раз бросила. Там, где всегда. А сама-то ты где?

— В Гамбурге, — произнесла она так, будто сидит в соседней комнате, и вот-вот появится у меня в дверях. — У меня к тебе просьба.

— Слушаю.

— Я хочу, чтобы ты приехал, как можно скорее.

— Куда?

— В Гамбург.

— Не понял…

— Соберись поскорее. Я дам тебе телефон сотрудника посольства, он сделает тебе визу, и телефон агентства, в котором для тебя заказан билет. Ты летишь завтра вечером.

— Погоди… Не знаю, так сразу, — я почувствовал, как нерешительность заговорила моим голосом. — Погоди, дай подумать, мы ведь не виделись больше трех лет!

— Три с половиной года, — она, как всегда, была точна. — Ну и что? К тому же, ты мне нужен.

— Так чего ж ты не приедешь, ты ведь любишь путешествовать?

— Не могу.

— Почему?

— Прошу тебя, не спрашивай. Скажу, когда увидимся, причина не так уж проста.

— Не знаю, ты меня огорошила. По правде говоря, мне ехать никуда не хочется, потому что, куда ни приеду, всюду застаю себя самого, — произнес я, изображая умника, правда, несколько нерешительного, и одновременно почувствовал, что через две секунды приму бесповоротное решение рвануть в Германию, причем незамедлительно. Вы ведь знаете, я готов сделать для нее все, что она потребует. Я и в самом деле не люблю путешествовать, потому что домосед, тем не менее Гамбург выглядел весьма привлекательно, не сам город, а тот факт, что в нем жила Тамара. Из этого следует, что для меня привлекательность любой точки земного шара резко возрастает, если там оказывается она.

— Слушай и записывай, диктую номера телефонов и адрес гостиницы, в которой остановишься. В аэропорту возьмешь такси, выспишься, а на следующее утро я за тобой заеду. Договорились?

— Ну, если ты говоришь…

— Отлично, жду тебя в Гамбурге. Пока.

— Стой, ты не сказала, как у тебя дела?

— Сложный вопрос. Расскажу, как приедешь. И смотри, не передумай. Сделай это для меня, ты ведь знаешь, я ничего неисполнимого никогда не требовала.

Это точно, Тамара никогда ничего такого от меня не требовала. А если бы и потребовала, я бы все равно сделал. Путешествия, походы в церковь, в трактир, в публичный дом, к друзьям, к психиатру или на матч, постоянное передвижение в пространстве, хотя бы из комнаты в ванную, просмотр телепередач, чтение, слушание музыки, каждодневные дела, планы, достижение цели и любая другая динамика снижают уровень мышления до естественного, а все противоположное помогает развитию мысли, в результате чего последняя выходит за разумные пределы. Чем, черт побери, я занимался все эти пустые, бесполезные, депрессивные годы, кроме того, что постоянно думал о ней? Отягчающим фактором в нашем романе было не то, что она постоянно что-то требовала от меня, но то, что она была. Чтобы быть совсем точным: существовала как таковая. Ее влияние на мою обыденную, каждодневную жизнь было совершенно незначительным, но не ошибусь, если скажу, что она определила мой внутренний мир целиком. О чем бы я вообще думал, если бы не было постоянной боли из-за Тамары?

Мы попрощались, и я стал собираться. Дело пошло, холостяцкая жизнь делает вас весьма мобильным, особенно если ваши запросы не очень высоки. У меня их вообще нет. Кота я отнес к Горану, своему приятелю, проживающему на Земунской набережной, ведь это он уговорил меня взять котенка из помета его любимицы, так что он спокойно воспринял и обязанность позаботиться о нем (теперь уже о взрослом домашнем звере), пока я не вернусь из поездки. Поначалу мне было непросто справиться с капризным кошачьим созданием мужского пола, но со временем мы привыкли друг к другу и, можно сказать, даже сблизились, конечно, относительно, потому как у этих животных тяжелый характер, они слишком самостоятельны и не поддаются дрессировке (не делайте поспешных выводов, к Тамаре это не имеет никакого отношения). Все равно, кошка в любом случае один из лучших способов поговорить с самим собой о чем-нибудь необязательном, но все-таки откровенно, во всяком случае, беседовать с кошкой лучше, чем с людьми, люди постоянно переспрашивают и постоянно пытаются перевести разговор на себя и на собственные проблемы, а кошка почти все время мурлычет и спит.

Гамбург встретил меня дождем, но что еще может ожидать человека в Германии? Во время полета я поужинал, съел пирожное, и свое, и своей соседки, симпатичной старушки, которая, непрерывно чавкая челюстями, весь полет крестилась, а во время посадки схватила меня за руку. Спасибо, Милорад, пробормотала она, пока самолет выруливал к зданию аэропорта, непонятно кого имея в виду, но мне не хотелось объяснять, что я никакой не Милорад, она была похожа на императрицу, эта бабуля. В полете я выпил две порции предложенного спиртного, да еще маленькую бутылочку пива и в туповатом блаженстве едва замечал, что творится вокруг меня, напряжение спало, и предстоящее виделось мне таким далеким и незначительным. Я смеялся про себя, в каком-то полусне, думая о том, что еще может устроить для меня Тамара…