Читать книгу "В тяжкую пору - Николай Попель"

Вышли на опушку, когда самолеты уже отбомбились и батальон атаковали десятка полтора Рz.III и Рz.IV. Несколько наших танков горело. Мы рванулись на помощь.

На ходу ко мне прямо на броню «тридцатьчетверки» вскочил перемазанный и окровавленный танкист. Я открыл верхний люк.

— Вон видите. Т-35 горит. Это — Гурова.

Маневрируя, мы стали пробиваться к уже умолкшему, слабо дымившемуся танку. Коровкин подвел «тридцатьчетверку» вплотную к нему. В открытый передний люк я увидел три черных скелета. Забравшийся внутрь Коровкин нашел орден Красного Знамени с облупившейся от жары эмалью. То была награда, полученная Иваном Кирилловичем Гуровым за бои в Финляндии.

…А немецкий генерал вместе с остальными пленными погиб от немецкой же бомбы. Прямое попадание.

Часам к восьми Васильев и я были в Дубно. Летевшие из-за Иквы снаряды рвались с равными интервалами, хоть проверяй ход часов. Гитлеровцы довольствовались неспешным обстрелом города.

Командный пункт полковника Смирнова располагался в неглубокой, поросшей кустарником лощине на южной окраи не. Нас встретил приветливый толстяк, начальник штаба полка капитан Петров.

— Где командир? — спросил Васильев.

— Внизу. Хворает.

На дне лощины стоял танк. Рядом с ним — щель. Между танком и щелью, на пышной атласной перине лежал Смирнов. В сапогах, сдвинутой на лицо фуражке, без ремня. На животе у полковника покоилась большая бутыль с водой.

Смирнов нехотя приподнялся:

— Болею, измотался вконец…

— Чем болеете? — поинтересовался Васильев.

— Да вот, желудок…

Вдруг Смирнов заговорил возбужденно, нервно:

— Уходить, уходить немедленно. Пока есть коридор на восток. Снаряды кончаются… Связи нет… Надо к старой границе…

Васильев не прерывал полковника. Тот кончил и лег опять.

— Это все, до чего вы додумались? Смирнов молчал. Васильев обернулся ко мне:

— Полковника, кажется, следует направить в медсанбат.

— И как можно скорей, — согласился я. — Кто полк примет?

— Петров, — не задумываясь, сказал Васильев. Когда поднимались вверх, Васильев смачно плюнул, со злостью носком сапога раздавил окурок.

— Герой парадов… Медвежья болезнь… Я уже несколько дней о Петрове думаю.

Петров, как мы поняли, с начала боев чувствует себя командиром полка. Поэтому совершенно спокойно отнесся к новому назначению. Только почесал маленький нос, зажатый толстыми, лоснящимися щеками.

— По своей комплекции я и на дивизию гожусь.

— Скромничаете, — в тон ему ответил Васильев. — По килограммам вы уже корпус, а то и армию заслужили…

Любимая тема острот Петрова — собственный вес и габариты. Но постоянные шуточки не мешают ему дельно руководить подчиненными.

— Теперь я за этот полк спокоен, — признался Васильев, когда мы шли к танкам.

Я ничего не ответил. У меня из ума не шли обгоревшие скелеты. Я думал о другом человеке, который славился смелостью и остроумием, — о Гурове… Как это Сытник сказал: «Самые лучшие гибнут… Возле смерти ходят, а о ней не думают, о себе не помнят…».

На командном пункте у Подлуже творилось нечто невообразимое. Люди бросали вверх пилотки, фуражки.

Я выскочил из танка и окликнул пробегавшего мимо политрука.

— Что тут происходит?

— Самолет.

— Какой самолет?

— Наш! Только что сел в болоте. Связь будет! Минут через двадцать передо мной стоял высокий, опирающийся на палку летчик-лейтенант в черной кожаной куртке.

— Мне нужен бригадный комиссар Попель.

— Я — Попель.

— Вез вам приказ фронта. Когда «мессершмитты» атаковали, приказ уничтожил. Содержание помню. В лесах у Мала Милча и Белька Милча сосредоточено до трехсот танков противника. По всей вероятности, без боеприпасов и горючего. Командующий фронтом приказал уничтожить эти танки.

— Кем подписан приказ?

— Начальником штаба генералом Пуркаевым.

— Больше ничего не было в приказе?

— Ничего.

— Вам что-нибудь известно о восьмом мехкорпусе?

— Ничего.

— О противнике?

— Мало.

— Кто в Тернополе?

— Наши. Утром там был штаб фронта.

Итак, штаб фронта помнит о нас, приказывает наступать, громить врага. Но знает ли он о наших потерях? Знает ли, что нам некуда девать раненых и нечем помогать им, что у нас нет горючего, снарядов, патронов, что в каждом полку можно по пальцам сосчитать оставшихся в строю командиров и политработников? Вряд ли.

Но если надо, если есть приказ, мы обязаны, мы будем наступать.

4

— В нашем положении наступать — все равно, что с обрыва в омут бросаться…

Курепин говорил горячо, но не запальчиво. Он, ставший начальником штаба нашей группы и неплохо справлявшийся со своими обязанностями, был во всеоружии неотразимых фактов:

— Наступление требует боеприпасов, а у нас их нет. Ни на танках, ни в артиллерии. Наступление требует подвижнос ти. Чем мы ее достигнем? Горючее только в баках, да и то не у всех. У нас многие сотни раненых. А ремонтники, танкисты, потерявшие машины, артиллеристы без пушек? Что с ними делать, когда у них даже винтовок нет?

Курепин сделал паузу. Он ждал возражений, но возражений не было. Все так, именно так.

— Только что товарищ Петренко доложил о противнике. Соотношение сил мало сказать не в нашу пользу. Против нас с севера две пехотные дивизии — 44-я и 225-я, подошла 14-я танковая. С юго-запада 111-я пехотная и 16-я механизированная. Здесь же наша старая знакомая атакует колонну. Так я говорю, товарищ Петренко?

Петренко кивнул головой:

— …Завтра надо ожидать решительного штурма. А мы — начнем наступление, вылезем со своими калеками-танками — нате, душите. И часу не пройдет, они из нас блин сделают, проглотят и не подавятся.

Курепин видел: оппонентов нет, и увлекался все больше и больше.

— Знай штаб фронта наше положение, он никогда бы не отдал такой приказ, не послал бы людей на убой…

— Что вы предлагаете? — перебил я.

— Есть один выход — на восток. Пока его не захлопнули, надо пользоваться немедленно приступить к выводу частей, соблюдая строгую маскировку. Фашисты завтра начнут артподготовку, а нас — след простыл. Живая сила и техника спасены. Мы соединимся с другими дивизиями, корпусами. И дадим еще жару Гитлеру.

Васильев только сегодня сказал мне о Курепине: «Пожалуй, освоится мужик, глядишь, отвыкнет с собой соломку таскать на случай, если спотыкнется. А к штабной работе у него вкус имеется. Штабная культура есть, и мозгами шевелить может».