Читать книгу "Услышь меня, чистый сердцем - Валентина Малявина"

Нелепейшее заявление! Бред, да и только! Нина узнает, какую чепуховину нес ее муж, — несдобровать Рудакову.

Странная вещь получается. В тюрьме, конечно, мерзко, там отвратительно, но люди более живые, чем на судебных заседаниях. Там есть надежда, а главное — есть цель. Здесь суетно, от этого смыты ориентиры. Со стороны судей на меня лавиной идет вранье. На лицах присутствующих в зале суда угадывается болезненное наслаждение. Свидетели зачастую — испуганные болтуны, а моим не дают слова.

Анатолий Дмитриевич Заболоцкий несколько раз обращался к судье с просьбой дать ему слово, но судья каждый раз отказывала. Последняя его просьба выглядела так:

«Я, Анатолий Дмитриевич Заболоцкий, кинооператор студии «Мосфильм», за неделю до трагической гибели Жданько виделся с Малявиной и со Жданько. За сутки до этой трагедии имел телефонный разговор с погибшим.

Прошу Вашего разрешения дать мне слово в суде не позже 25 июля сего года в связи с тем, что я в скором времени улетаю в Сибирь в творческую командировку.

С уважением заслуженный деятель искусств, лауреат премии Ленинского комсомола А. Д. Заболоцкий».

Наконец-то судья снизошла.

Анатолий Дмитриевич вошел в зал как свидетель.

А мне вспомнилось, как часто я встречала Василия Макаровича Шукшина и Толю Заболоцкого на «Мосфильме», когда они начинали «Калину красную». Для меня эти два великолепных таланта — родные люди, хотя знала я их не очень близко. Мне нравились их одухотворенные лица, их манера держаться. Для меня в них все было замечательно.

Тихим голосом, обращаясь только к суду, Толя стал говорить. И опять, как и во время показаний Наташи Варлей, зал зашипел и кто-то выкрикнул:

— Громче!

Толя, как и Наташа, не стал говорить громче. Тихо, ровным голосом он продолжал:

— Я познакомился со Жданько на киностудии «Беларусь-фильм». Он снимался в фильме Пташука «Время выбрало нас». Я собирался снимать фильм «Пастух и пастушка» по Виктору Астафьеву, показал сценарий Жданько, ему он понравился, и мы договорились о совместной работе. К несчастью, фильм снимать категорически запретили.

Жданько очень огорчился.

Он был талантлив, а ролей интересных ни в театре, ни в кино не было, разве что роль в фильме Бориса Фрумина «Ошибки юности», но весною 78-го года, перед гибелью Жданько, этот фильм положили на полку.

За две-три недели до страшного исхода я пригласил Жданько в гостиницу «Москва» на встречу с писателями Валентином Распутиным и Беловым Василием Ивановичем, с Игнатьевым Женей и другими. После этого вечера Стас шутливо говорил: «Теперь можно и умирать… Я успел встретиться с могучими людьми…»

Я уже упоминала об этой встрече, которая на Стаса произвела огромное впечатление. Он гордился ею и при удобном случае с удовольствием говорил о ней. Он рассказал об этой встрече и Попкову. Но Попков насмешничал над ним: «И ты, конечно, среди этих людей был главным?».

Да, кстати, Попков больше так и не появился в суде. Неужели он не придет? Нагло с его стороны так поступать. Не только по отношению ко мне. Прежде всего к памяти Стаса.

Был апрель 1978 года. Мы со Стасом гостили у Сережи и Танюшки.

Ранним утром Стас вернулся со съемок из Белоруссии и за кофе сказал мне:

— Я чего-то ожидаю, Валена…

Раздался телефонный звонок. Звонил Толя Заболоцкий. Он пригласил нас в музей Андрея Рублева посмотреть икону Спаса, которую в течение десяти лет открывал реставратор Михаил Баруздин. Икона IX века.

— Валена! Как получается, а? Только что я сказал тебе, что ожидаю чего-то, и на тебе! — радовался Стас.

Я, к сожалению, не могла пойти в музей. У меня в театре были неотложные дела. А Стас помчался к Толе в Дегтярный переулок.

Ближе к вечеру звонит мне и говорит:

— Валена! Мы в гостинице «Москва». Приходи!

Очень важно он проговорил это.

Спрашиваю:

— Кто «мы»?

И совсем важно Стас ответил:

— Анатолий Дмитриевич Заболоцкий, Василий Иванович Белов, Валентин Распутин, Игнатьев Евгений и другие, коих ты не знаешь. Вот так-то! Пожалуйста, приходи!

Я приехала.

Дверь в номер была приоткрыта. Я вошла в переднюю и увидела за стеклянной дверью большую комнату. В комнате за круглым столом хохотала компания. Стас обернулся и выскочил из-за стола мне навстречу. Моему появлению он очень обрадовался. Толя Заболоцкий тоже радостно говорил:

— Какая ты румяная! Шаль тебе очень идет!

Я была в дубленке и огромной яркой шали с длинными кистями.

Валентин Распутин подвинул к столу мягкое кресло и пригласил меня присесть.

Василий Иванович Белов продолжал свой веселый рассказ.

Валя Распутин налил мне вина в тонкий бокал и тихо сказал:

— Ты хорошая актриса и человек хороший. Мне даже кажется, что у тебя нет пороков.

Я удивилась и переспросила:

— У меня нет пороков?

— Да, их нет у тебя.

— Ах, если бы это было так! На самом деле есть. И очень много. Один из них — преотвратительный, — и я щелкнула по тонкому бокалу..

Он зазвенел.

— Не верится, — сказал Распутин.

Я вздохнула.

А Стас вдруг запел:

— «По залугам зелененьким, по залугам…»

Когда он закончил песню, Василий Иванович поинтересовался:

— Откуда ты так хорошо знаешь украинский?

Стас сделал паузу. И вдруг сказал:

— Николай Олимпиевич научил. Гениальный артист Николай Олимпиевич Гриценко.

Почему он так сказал? Я ведь знала, что это любимая песня Александры Александровны, мамы Стаса. Она его и научила. Почему он сказал, что Гриценко, а не мама? Почему он смертельно побледнел и растерялся?

А Валя Распутин спросил:

— Ты давно в Москве живешь?

— Да, вот… четыре года института и третий год в театре. Да, Валена?

— Да.

Стас пристально вглядывался в Распутина: хотел понять, почему тот спросил, давно ли он живет в Москве.

— Быстро ты адаптировался. Никогда не скажешь, что сибиряк, — заметил Валентин.

Стас совсем разнервничался, а я говорю Валентину:

— Он ведь артист. Он очень хороший артист, поэтому у вас, Валя, сложилось такое впечатление. На самом деле Стас только и думает что о доме, о матушке Шуре, об отце Алексее, о собаке Кучуме, о коте, который любит сидеть у калитки. Сибирь для него — все.

Стас засверкал улыбкой.

Вдруг Василий Иванович Белов во весь голос предложил Распутину: