Читать книгу ""Эксодус". Одиссея командира - Йорам Канюк"

— А знаешь, как евреи поняли, что такое «перпетуум мобиле»? — спросила она, погладив его по голове. — Очень просто. Когда их везли в поездах в концлагерь, они были голодные и ели вшей. А вши, которые тоже были голодные, ели их.

Йосеф улыбнулся.

— Я тебя вспомнила, — сказала Ализа. — Я видела тебя из окна трамвая. Ты нес седло от велосипеда.

Йосеф снова улыбнулся, и сам этому удивился.

— Я ставил на это седло малышей, — сказал он, — чтобы они могли достать до верха забора, окружавшего гетто. Дети, жившие по другую, «арийскую», сторону, приносили хлеб, и наши дети выменивали его у них на золото.

— Ты милый, — сказала Ализа. — Но если у тебя есть мертвая невеста, я не смогу тебя любить.

— Время залечивает раны, — сказал Йосеф.

Среди пассажиров парохода была преподавательница актерского мастерства Эстер Р., которая сразу заметила, что между ребятами что-то происходит. Она пригласила их в организованный ею на корабле театр. Йосеф сделал для нее декорации к спектаклю «Дибук»[77], а Ализа сыграла в этом спектакле Лею. Это напомнило Йоси одну давнюю историю. Он вспомнил, как, увидев однажды в этой роли Хану Ровину[78], Вейцман в нее влюбился. Втайне от жены Вейцмана Йоси привел его к Ровиной домой на обед. Еду и вино принес Хецкель из кафе «Касит». Он же подавал на стол. Глаза у Ровиной и Вейцмана блестели, а щеки пылали…

Эстер полюбила Йосефа и Ализу и стала уговаривать Йосефа расстаться с его мертвой невестой, а затем — вместе со своей подругой Саркой Ш. — решила научить его смеяться.

Эстер и Сарка вообще старались никогда не унывать. Они ставили спектакли и пели, когда другие лежали, как трупы, и старались рассмешить других, когда им самим было не до смеха. Они смеялись над собственной болью, смеялись над адом Холокоста. К сожалению, сейчас, в Израиле, такого юмора уже никто не понимает. Холокост превратился у нас в «священную корову», о которой можно говорить исключительно высокими словами и со скорбным выражением лица. А жаль. Если во время Холокоста погибали люди, это не означает, что над ним нельзя смеяться.

Эстер была специалистом по движению губ, и благодаря ей Йосеф сначала научился механически растягивать губы в улыбку. Правда, это был еще не смех. Это было как бы понарошку. Однако в конце концов он стал смеяться почти по-настоящему, и, когда это произошло, он вдруг неожиданно для себя понял, что по уши влюбился в Ализу.

Имевшаяся на судне радиоаппаратура позволяла слушать новости Би-би-си. Их переводили на полдюжины языков и распространяли в форме бюллетеней, которые изготовляли сами пассажиры.

Когда «Президент Уорфилд» дошел до Мальты, английский конвой был усилен двумя эсминцами. Сначала появился один, а на следующий день — другой. В результате их стало четыре.

Тем временем жизнь на пароходе шла своим чередом, причем настолько своим чередом, что религиозные пассажиры начали выдвигать требования. В частности, они потребовали, чтобы им разрешили молиться на палубе, выдавали кошерную пищу и чтобы в субботу перестали готовить еду. Однако если против первого требования Йоси ничего против не имел, то два других удовлетворить никак не мог.

Наблюдая за молящимися, Йоси с удивлением заметил, что они делают это не вместе, а группами, причем каждая группа держится обособленно. Хасиды, их противники митнагдим, обычные верующие, ультрарелигиозные харедим — все они молились порознь, как если бы молитва не соединяла их, а разъединяла. Глядя на них, Йоси даже вспомнил, как в школе им рассказывали, что в древности, в Иерусалимском Храме, евреи хоть и молились вместе, но стояли на расстоянии друг от друга. «Разве у вас у всех разные боги?» — спросил он как-то раз у молившихся в одной из этих групп, но вместо ответа они только удивленно на него посмотрели и в их глазах он увидел нечто вроде жалости.

Среди пассажиров были такие слабые, что, когда они выходили на палубу подышать свежим воздухом, им становилось плохо и у них начинала кружиться голова. Другие все время плакали. Однако были и те, кто пытался радоваться жизни.

Люди выходили на палубу, чтобы принять душ, поесть, выпить воды. Они стояли в бесконечных очередях в туалеты. Врачи из числа самих же пассажиров оказывали помощь больным.

Ализа не только выучила наизусть роль Леи, но и стала одной из основательниц судовой библиотеки. Книги принесли пассажиры. Во время своих странствий кое-кто из них таскал с собой и книги, и теперь они охотно одалживали их библиотеке, чтобы другие тоже могли их прочесть. Однако среди пассажиров были не только те, кто читал, но и такие, кто писал. Однажды Йосеф, которого Ализа называла теперь не иначе как «любимый», пришел к ней в библиотеку и показал запись, сделанную им в альбоме. «Я видел, — прочитала Ализа, — как немец отрубил моей маме голову топором, но мне кажется, что ее кровь в мои рисунки больше не проникает». Ализу это обрадовало — как и то, что рисунки Йосефа стали менее мрачными и более понятными, — и она спросила его, когда он отменит помолвку со своей невестой. Однако он только молча ее поцеловал и убежал в трюм. Ализа стояла у входа в библиотеку и плакала.

На корабле велись жаркие политические и литературные споры, переходившие зачастую в громкие перепалки. Пассажиры этого очередного «плавучего Освенцима» спорили о сущности цинизма и о беспричинном бунтарстве, описанном в романе Тургенева «Рудин»; дискутировали о самоубийстве и о нигилизме (в том числе и о знаменитом лозунге «быть против любого „за“», который отрицает в том числе и сам нигилизм как таковой); они обсуждали вопрос о том, чем мораль отличается от этики (один вспотевший от волнения участник дискуссии доказывал, например, что этика у каждого своя, тогда как мораль является общей для всех живущих вместе людей); а на одном из диспутов зашла речь о книге Плеханова «О роли личности в истории». В этой книге, которую очень любили цитировать марксисты всех мастей, рассматривается вопрос о том, что движет историей — историческая необходимость или личные качества тех или иных конкретных людей, иными словами, сам ли человек творит историю или же она творит его, — и Йоси Харэля этот вопрос очень заинтересовал. Ведь с одной стороны, его самого, несомненно, сотворила история, но, с другой стороны, он тоже стал ее творцом, когда решил взять в свои руки судьбы всех этих людей. Ему очень хотелось, чтобы они его полюбили, и иногда он даже ловил себя на том, что бессознательно за ними «ухаживает» — подобно тому, как мужчина ухаживает за женщиной.

Йоси не переставал удивляться тому, каким парадоксальным образом смерть соседствовала на корабле с бурным кипением жизни.

Например, когда он спросил одного молодого интеллектуала, как его зовут, тот громко назвал свой лагерный номер, как бы стараясь этим подчеркнуть, что его настоящее имя отнято у него навсегда и теперь он не человек, а всего лишь номер на руке. Однако это отнюдь не помешало ему процитировать юмористическое высказывание Анатоля Франса о том, что в Париже существует абсолютное равенство, поскольку не только бедные, но и богатые могут спать под мостом, и засмеяться при этом так, словно они с Йоси сидели сейчас в каком-нибудь кафе на бульваре Сен-Жермен, попивали коньяк и, наслаждаясь очаровательным весенним вечером, мирно беседовали о жизни.