Читать книгу "Барон Унгерн - Андрей Жуков"

В своей дневниковой записи барон Будберг проявляет никогда вроде бы не присущую ему решительность и суровость. «Отпуск выпоротых «товарищей» обратно не особенно умен…» Что же должен был сделать, по мнению Будберга, Унгерн со спутниками морского министра? Арестовать? Судить? Приговорить к тюремному заключению или каторжным работам? Но мы прекрасно понимаем, что во время Гражданской войны и в условиях маленькой станции Даурия никакого длительного тюремного заключения или каторжных работ применить в принципе невозможно. Вопрос стоял: или отпустить (после порки или без оной) или расстрелять. Думается, что как человек военный генерал А. П. Будберг представлял себе альтернативы.

Сожалея об отпуске выпоротых «товарищей», барон Будберг стыдливо не смог произнести рокового слова «расстрелять», но оно вполне подразумевается. Причина подобной «виртуальной жестокости» чрезвычайно проста: сам Будберг едет в поезде по занятой большевиками территории, и те будут мстить за расстрелянного помощника министра и выпоротых товарищей. Когда дело касается его личной безопасности, то генерал Будберг готов (хотя бы только на бумаге) проявить жесткость и желание суровых репрессий. Однако проходит всего несколько дней, и поезд оказывается на территории, контролируемой семеновцами. Будберг ощущает полную безопасность, и тон его дневниковых записей резко меняется: «Проехали станцию Маньчжурия, новоявленную штаб-квартиру антибольшевистской организации есаула Семенова. На вокзале большой порядок, ходят офицерские патрули. Произвели проверку документов и багажа очень вежливо, предупредительно; почувствовал себя опять человеком, а не бесправной пешкой, доступной произволу всякого штыкократа.

… С нашего поезда сняли двух матросов с «Андрея Первозванного», причем тут же их избили. Хотя вид у них самый углубительный, но это не может оправдать их избиения; нам нельзя опускаться до тех приемов, коими отличается большевистская сволочь, надо сохранить порядочность и законность. Можно расстреливать по суду сотни, но нельзя тронуть пальцем ни одного виновного, как бы ни горьки и ужасны были прошлые переживания».

Оказавшись в личной безопасности, Будберг вдруг вспоминает о законности, о том, что без суда «пальцем нельзя тронуть ни одного виновного»… О том, что несколькими днями ранее он сам сожалел о выпуске с семеновской территории выпоротых большевиков, Будберг теперь даже не вспоминает…

Впоследствии барон Будберг проявил себя как непримиримый противник «атаманщины» и «белого большевизма», воплощением которых для него являлись атаман Семенов, барон Р. Ф. Унгерн-Штернберг, уссурийский атаман Калмыков и ряд других видных деятелей Белого движения. Сам термин «атаманщина» был введен в оборот умеренными социалистами (эсерами, меньшевиками и т. п.), в той или иной степени выступавшими против большевизма и до известных пределов сотрудничавшими с Белым движением. Подразумевали под этими терминами военный произвол, нарушавший законопорядок и гражданские права, отказ от подчинения отдельных военных вождей Белого движения верховной власти, их действительное или мнимое самоуправство и автономность действий. Термин «атаманщина» особенно приглянулся советским историкам Гражданской войны и широко использовался ими в уничижительноиздевательском тоне — «семеновщина», «калмыковщина».

Однако к теме так называемого белого большевизма (или атаманщины) нам еще придется возвращаться ниже, а пока обратимся к маньчжурским впечатлениям барона А. П. Будберга. Вообще-то его дневниковые записи могут служить неплохим материалом для психоаналитика. Едва прибыв в Харбин, Будберг понимает, что никто и ничто вокруг ему решительно не нравится. Все всё делают не так. Особенное раздражение Будберга вызывает наличие «неустоявшейся, больной переживаниями и революцией молодежи», рвущейся «спасать Россию» и не желающей слушать советов умудренных жизнью и опытом генералов вроде самого Будберга. «Надо всю эту молодежь собрать и засадить в самые тяжелые условия службы и работы и настоящей духовной дисциплины, — поучает Будберг. — Тогда через год из них может получиться нечто надежное и устойчивое». Однако времени ждать год, пока получится нечто «надежное и устойчивое», не было. Воевать с большевицкой заразой необходимо было здесь и сейчас. Сам же барон Будберг, и подобные ему, не спешили вступать в добровольческие отряды, создававшиеся для вооруженной борьбы с большевиками, предпочитая осуждать эксцессы «атаманщины», зондировать почву у союзников, давать «ценные» советы по военному искусству из глубокого тыла — словом, заниматься всем чем угодно, только не прямыми обязанностями военнослужащего.

По поводу боевых столкновений между отрядом атамана Семенова и красными войсками, начавшихся в феврале 1918 года, Будберг делает следующую запись: «Получено известие, что из Иркутска идут эшелоны красных войск, двинутые комиссарами для ликвидации Семенова… Я не вижу оснований, чтобы оптимистически смотреть на исход возможных столкновений Семенова с красными. Если бы даже у Семенова и было достаточно сил, то, не имея ни артиллерии, ни обозов, ни обеспеченного интендантского и артиллерийского подвоза, базируясь на точку — станция Маньчжурия — и будучи привязан к железнодорожной линии, проходящей очень невыгодно… он не в состоянии ни держаться в Даурском районе, ни двигаться вперед». В конце концов ученый барон высокомудро замечает: «Общие законы войны непреложны, а малая война, да еще в условиях Гражданской войны, — вещь очень деликатная». Однако обучить деликатным вещам ничего не разумеющих семеновских офицеров Будберг отнюдь не спешит. Вместо того чтобы претворить свои знания в жизнь на передовой, он предпочитает отправиться в Японию, дабы рассказать японским союзникам об истинном положении дел в захваченной большевиками России.

Разумеется, генерал А. П. Будберг никогда бы не рискнул разоружить полуторатысячный гарнизон, состоящий из окончательно разложившихся солдат, готовых на все под влиянием большевицкой пропаганды, силами всего семи человек, как это сделали с гарнизоном станции Маньчжурия Семенов и Унгерн. По воспоминаниям атамана Г. М. Семенова, Унгерн вместе с еще одним (!) казаком взял на себя разоружение железнодорожной роты и команды конского запаса. Начальник местной милиции, капитан Степанов, был чрезвычайно изумлен, когда увидел, как Унгерн намеревается произвести разоружение нескольких сотен озлобленных и распропагандированных солдат. Он посчитал действия Унгерна авантюрой, обреченной на полный провал, и решил отстраниться от участия в ней. Поэтому он категорически отказался вести барона и сопровождавшего его казака к казармам железнодорожной роты и попытался уехать домой. Как вспоминал Семенов, барону Унгерну пришлось применить по отношению к начальнику милиции экстраординарные меры: «отшлепать почтенного капитана ножнами шашки по мягким местам тела, чтобы заставить его проводить себя до места». Интересно, что бы записал в свой дневник по этому поводу генерал А. П. Будберг?

Однако разоружение прошло быстро и легко, безо всяких инцидентов. Обезоруженные солдаты были построены в колонну по двое и отведены к железнодорожному вокзалу, где их уже ожидал подготовленный к погрузке эшелон. Помимо всего прочего, на станции были арестованы все большевицкие лидеры, которых также отконвоировали на вокзал и поместили в отдельную теплушку, которую Семенов приказал запломбировать, попутно заметив большевикам, что они «должны быть горды въехать в Россию в запломбированном вагоне, подобно их вождю Ленину».