Читать книгу "Русское сокровище Наполеона - Людмила Горелик"

Зрелище было печальным. Солдаты и офицеры кутались в отобранные у мужиков вещи — вплоть до бабьих головных платков. Еще хуже было то, что шла армия почти толпой, ничто не напоминало о дисциплине и строе. За действующей армией тянулась толпа оставшихся без оружия солдат и офицеров, около тридцати тысяч.

Французская армия надеялась найти в Смоленске конец своим страданиям. Люди были голодны, мерзли, болели. Но запасов не было и в Смоленске, пайки выдали только гвардейцам. Солдаты грабили местные лавочки в надежде поживиться хоть чем-то. Случаи нападения партизан на одиночных солдат и офицеров участились.

Делать войскам Наполеона в Смоленске было нечего, тем более что с востока подступала армия Кутузова. Наполеон повел войско на Оршу.

Выступили не одновременно, а по частям. Уход растянулся на пять дней. Выступление в разное время несколькими эшелонами давало возможность на ночь становиться на квартирах: мороз уже в начале ноября скакнул до восемнадцати градусов.

Первым эшелоном, 31 октября, двинулись корпуса Жюно и Понятовского. Часть Романа Плескачевского, вошедшая в корпус Понятовского, выступала в этот день.

Роман основательно подготовился к отступлению. От награбленного в Смоленске он отделил несколько самых дорогих драгоценных камней и умело зашил в сапог — в середине голенища. Чтобы не терло, проложил мягкую тряпочку. Остальное — тоже не все, а наиболее ценное — завернул в мешочек тонкой рогожки и положил в походную сумку. Его часть двигалась по направлению к Красному. Увы, дойти до Красного Роману Плескачевскому было не суждено.

На Смоленской дороге у деревни Ржавки навстречу наполеоновским войскам вышел авангард Милорадовича. Русские накрыли артиллерийским огнем, но потом все-таки пропустили французские части к Красному. В коротком бою захватили около двух тысяч пленных. Попал в плен и Роман.

Судьба французских пленных складывалась очень по-разному. Больше всего боялись попасть в плен к партизанам. Те убивали сразу, подчас жестоко. Плескачевскому повезло. Его взяли в плен регулярные войска графа Милорадовича. Потомок старинного дворянского рода, Милорадович обращался с пленными гуманно. Плескачевский был ранен в грудь — как потом выяснилось, не очень опасно, жизненно важные органы не задеты. На подводе его отправили в госпиталь в Калугу.

После лечения он получил пособие — прожить на него кое-как было можно — и направление в Томск. Добирался туда более года. Положение его значительно облегчалось тем, что он свободно владел русским, был при этом более-менее образован, мог объясняться с кем угодно.

По прибытии в Томск устроился учителем в купеческую семью — за стол и крышу. Учил французскому и арифметике. Сибирский климат Плескачевский переносил неплохо: детство и юность его прошли недалеко от Минска, где зимы, конечно, не так жестоки, как сибирские, но все же не слишком балуют теплом.

Самое замечательное, что тайник свой в сапоге он сумел сохранить. Завернутые в рогожку драгоценности вместе с походной сумкой еще под Ржавкой потерял, не запомнил даже как — во время сражения было не до сумки. А то, что в сапоге, — сохранил! И когда в госпитале лежал, и когда шел долгий свой путь, и когда обмундирование после госпиталя меняли — исхитрился Роман не потерять ничего.

В Томске он устроился вполне прилично. Появились друзья из местных жителей. Такая натура у него была счастливая: спокойный, с юмором где надо, он располагал к себе. С русскими отношения складывались неплохо, его принимали за своего. Он решил остаться в Томске. Когда летом 1813 года пленным было разрешено принимать российское подданство, Роман Плескачевский тотчас же справил нужную бумагу и стал российским мещанином.

Через несколько лет он решился наконец продать сохраненные в сапоге камни. Женился на купеческой дочери, построил дом — деревянный, красивый. Иногда, сидя у окна в своей уютной гостиной и глядя на играющих во дворе детей, он вспоминал молодость: горящий Смоленск, ощетинившуюся зубцами и пиками крепостную стену, напитанный кровью Королевский бастион… Потом скучные и голодные три месяца в пахнущем дымом и гнилым мясом городе, возвышающийся среди развалин и пепла собор, заливной луг возле Днепра…

Вспоминал и своего друга, надменного аристократа Адама Заславского. Остался ли он в живых? О судьбе Адама он не знал ничего. Адам исчез из поля зрения Романа еще до отступления, в последние дни октября. Ходили слухи, что его убили партизаны. По другой версии, его будто бы подобрал и выходил русский поп. Роман надеялся, что он выжил. Как сложилась его судьба? Оставил ли он свой клад в склепе? Добрался ли до Варшавы живым?

Состарившись, Роман Анатольевич (так звали его в России) сел писать воспоминания. Не для печати, конечно, а для потомства. Он надеялся, что не сыновья, так внуки или правнуки когда-нибудь захотят прочесть…

Владимир Олегович Алексеев был правнуком купившего когда-то у Плескачевских дом томского купца Алексеева. Его детство прошло в этом старом, с красивыми, но ветхими кружевными наличниками доме. После школы он поступил в военное училище под Новосибирском, потом служил на севере, а к концу службы попал в Смоленск, уже в звании полковника. Здесь вышел в отставку, устроился работать в музей. Работа в отделе ВОВ ему очень нравилась, он всерьез увлекся историей войны. Даже жалел иногда, что не выбрал сразу профессию историка, как его младший брат.

Брат Владимира Олеговича, Евгений, окончил исторический факультет Томского университета, защитил кандидатскую диссертацию, остался преподавать в родном университете. А три года назад переехал в Москву. Купил квартиру, но получилось только маленькую, далеко от метро; семья жила тесно и неудобно. И с согласия брата Евгений решил продать дедовский дом в Томске, чтобы хоть немного улучшить свои московские условия. Предварительно следовало привести запущенный дом в порядок. Год назад, будучи в отпуске, Евгений произвел генеральную уборку большого дома, в котором давно не жили. Самостоятельно делал даже небольшой ремонт — что по силам. Разбирая завалы на чердаке, наткнулся на старинную рукопись.

Это были записки дальнего предка Плескачевских, еще до революции продавших дом Алексеевым. Роман Плескачевский служил в наполеоновской армии, попал в плен осенью 1812-го. После многих мытарств осел в Томске. И в конце жизни описал свой сложный путь. Как историк Евгений понял, что рукопись имеет и научную, и материальную ценность. Для начала решил сам в ней разобраться — может, книгу написать. Продать всегда успеет. И наткнулся на рассказ о том, как в Смоленске друг Плескачевского, Адам Заславский, спрятал клад в тайнике, изготовленном кузнецом Зябриным. Перед отступлением Заславского то ли убили, то ли ранили партизаны. По словам автора рукописи, Адама, возможно, спас от верной смерти русский священник. Впрочем, Плескачевский оговаривался, что верных сведений он не имеет. Скорее всего, Заславский погиб, а клад, если он действительно существовал, так и остался в склепе, никем не востребованный…

Евгений Олегович, остро нуждающийся в деньгах, задумался. По совпадению, его брат проживал в Смоленске и, более того, работал в музее. Братья были очень дружны. Владимир Олегович вначале над историей с кладом посмеивался, но посмотреть документы в архивах согласился. Каково же было его удивление, когда он выяснил, что экскурсовод его отдела, эта пигалица Макарова, имеет к кладу прямое отношение. И даже двойное отношение! Документы показали, что ее прабабка была из рода того самого партизана, кузнеца Зябрина, который изготовил тайник для Заславского. А ее прадед, репрессированный и казненный в 37-м Антон Кущинский, принадлежал к шляхетному роду Кущинских, в склепе которых, по словам Плескачевского, Заславский спрятал клад. Жизнь бывает порой удивительнее выдумок — и надо же предкам Макаровой так сойтись! Однако на богачку она отнюдь не походила. Вряд ли ее предки забрали клад. Владимир Олегович поговорил с ней осторожно — нет, всегда прозябали они в нищете. О своих предках она была осведомлена только до прадеда — ну, как все сейчас.