Читать книгу "Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков"

– Я здесь случайно, в полон попал да и сбежал из него. Мне до вашей войны интереса не было, но я вижу, что вы бьетесь за правое дело, а потому мне в стороне отсидеться стыдно. Не хочу ни места, не вотчин, ни чести. У меня всего этого в избытке, поболее, чем у вас. Даже во главе отряда Вельяминова не хочу встать, хотя они мне крест целовали и в ополчение я их своей волей отпустил. Я готов простым ратником или пушкарем в строй стать, ибо сказано, что последние станут первыми, а первые последними, если будет на то воля Господня. А вам говорю так: бросайте местничать да о прибытках думать и идите на врага. Если сегодня не помедлите, то завтра вам Господь победу даст. Я сказал!

– А что ты, герцог, думаешь: побьем мы ляхов? – вновь обратился ко мне боярин, прежде спрашивавший о князе Никлоте.

– У меня не слишком большое войско было, но я их бил не раз. И Дерпт, Юрьев по-вашему, брал изгоном, и в поле моя пехота крылатых гусар била.

– Ой ли, княже, виданое ли дело, чтобы пешцы кованую конную рать в чистом поле сокрушили?

– Не веришь мне – спроси у Аникиты, да и про то, как я для шведского короля Эстляндию воевал, поди, наслышаны.

Препирались мы еще долго, но все-таки удалось настоять на скорейшем выступлении. Когда высокое собрание разошлось, я отправился ночевать в отведенную мне горницу. Было довольно душно, и мне не спалось, поворочавшись какое-то время, я решил выйти во двор. Накинув на плечи свой «шикарный» кафтан и по привычке прихватив шпагу с пистолетами, я вышел из терема и, отойдя от него, стал, облокотившись о довольно высокую стену, огораживающую наш двор от остальной улицы. Бездумно глядя на небо, я предался воспоминаниям. Перед моим мысленным взором пролетали как картинки эпизоды из прожитой мною здесь жизни. Вот я пробудился в теле юного принца, вот мы с Мартой и Фрицем едем в Баварию. Вот я уже в Померании встречаю свою будущую «тетю» Агнессу Магдалену. Вот передо мной Швеция, где я сначала подружился, а потом и породнился с юным шведским королем Густавом Адольфом. Вспомнилась принцесса Катарина, и я попытался представить, как она выглядит сейчас, с нашим ребенком на руках. Глаза сами собой затуманились, и я замотал головой, чтобы прогнать наваждение. А это еще что за чертовщина? По крыше терема скользит какая-то темная фигурка и направляется к приделу, где живет Пожарский. А вот еще один, явно страхует первого. Что это еще за ниндзя в Поволжье? И если эти ребята не убийцы, то я няня Пушкина! Арина Родионовна, блин!

Но что он собирается делать? Окошки в теремах довольно узкие, и внутрь ему не пробраться. Ага, понятно, вон у него какой самопал. Сейчас пристроит его к оконцу и жахнет жребием внутрь горницы – вряд ли кто переживет такое. Ну да посмотрим, кто кого. Аккуратно взведя курки у обоих пистолетов, чтобы не выдать себя неосторожным звуком, затаив дыхание целюсь. Расстояние великовато, но другого выхода все равно нет. Выстрел разрывает ночную тишину в клочья. Попал я злоумышленнику, кажется, в ногу, но он от неожиданности потерял равновесие и кулем свалился вниз, крепко приложившись о дощатый настил. Его сообщник недоуменно вертел головой, и это его ошибка: второй выстрел поставил точку в неудавшемся покушении. Двор наполнялся встревоженными вооруженными людьми, ищущими причину тревоги. Я, усмехнувшись, показал им на лежащего во дворе злодея. Тот расшибся, упав, о настил и не подавал признаков жизни, но на крыше был его сообщник, и княжеские слуги, приставив лестницу, полезли на терем. Раненый злоумышленник пытался уйти, но погоня его настигла. Я тем временем осматривал ружье, которое выронил разбившийся тать. Я в этом времени насмотрелся на всякий огнестрел, но этот экземпляр довольно интересен. Ствол короткий, с раструбом, если зарядить такой картечью, снесет все на своем пути. «Лупара» – припомнилось мне название подобного карамультука. Страшное оружие! Опаньки, а это еще что, сколько он туда зарядил и он ли?

Вышедший во двор князь Дмитрий Михайлович осмотрел убитого татя, потом его оружие, поданное мною, и недовольно нахмурился. Тем временем к нему подволокли схваченного. Я, подойдя ближе, тоже внимательно смотрел на злодея. Невысокого роста, но явно крепкий и жилистый человек лет тридцати. Бороды нет, только усы, в ухе серьга. Смотрел с ненавистью, но молчал.

– Кто тебя послал? – спросил Пожарский. – Отвечай, пес!

– Я не пес, я только кутя, а вот придет пес – он тебе горло-то перегрызет, – прохрипел тот в ответ.

Князь приказал тащить его на допрос и, обернувшись, вновь наткнулся взглядом на меня.

– Ты стрелял, – не то спрашивал он, не то утверждал, глядя на меня в свете факелов.

Я в ответ лишь пожал плечами.

– Благодарствую. Пойдешь в подвал вора допрашивать?

– А чего его допрашивать? У него на морде написано, что он казак, а коли казак, то послал его либо Заруцкий, либо Гонсевский. Разве что узнать, какая сволочь ему на твое окно указала? Уж вряд ли в городе многие это ведают, а они точно знали, куда им стрелять надобно. И вот еще посмотри, князь, какое у покойничка занятное ружьецо.

– А чего в нем такого?

– Да ничего, кроме заряда избыточного: кабы вор выстрелил – заряд бы в цель ушел, но и само ружье разорвало бы. Одним выстрелом двух зайцев: и тебя нет, и концы в воду!

Наутро, когда я, выспавшийся и в прекрасном настроении, вышел во двор, меня сразу позвали к князю. Тот, хмурый, явно больше не ложившийся, испытующе посмотрел на меня.

– Откуда ты все знаешь, герцог?

– Все только Господу нашему ведомо, – отвечал я ему, – а я знаю далеко не все, хоть о многом и догадываюсь. Заруцкий?

– Он, собака! Но как ты про то понял?

– Ну посуди сам, Дмитрий Михайлович. Покушался на тебя казак, но не запорожец, а донец. Они, конечно, одного поля ягоды, но их особо не перепутаешь, а Заруцкий у них атаманил. К тому же Гонсевскому понятно, что хоть с тобой, хоть без тебя ополчение все одно к Москве пойдет, а вот Заруцкому именно ты поперек горла. Он ведь тебя прельщал очередному самозванцу поклониться? Прельщал! Ему ведь что главное – чтобы признали «царя Дмитрия» и царицу Марину с ее выродком, которого он как бы не сам ей и заделал. А пока ты во главе ополчения, этому не бывать. Так-то вот!

Через два дня ополчение вышло из Ярославля и направилось в сторону Москвы. Впереди с развернутыми знаменами двигалась дворянская конница. Пройдет двести лет, подумалось мне, и дворянство превратится в сословие-паразита, сидящее на шее страны и сосущее из него соки. Практически ничего не давая государству, это надменное сословие будет цепляться за свои привилегии и в конце концов доведет Россию до кровавого хаоса революции. Но пока, слава богу, до этого далеко, и идут дворяне, боярские дети, а то и просто однодворцы, в одном строю. Одни идут в окружении боевых холопов, одетые в крепкие брони и на ладных конях. Особенно хорошо снаряжены дворяне из Смоленской и Вяземской земли. Их латы не уступят доспехам польской гусарии, на поясах добрые карабеллы, а в ольстрах пистолеты. Чуть хуже обстоят дела у дворян с южных границ царства. Они в кольчугах, на поясах у них частенько трофейные татарские сабли или турецкие ятаганы. Вместо пистолетов к седлам приторочены саадаки с луками и стрелами. Близость степи диктует им и снаряжение, и тактику его применения. Совсем плохи дела у дворян из центра России. Бесконечная Смута разорила их земли, и не с чего им иметь хорошее оружие или дорогих коней. Идут кто в чем горазд. Иной в дедовской кольчуге и шишаке, какие перестали носить еще во времена стояния на Угре. Другой с пищалью, купленной на деньги, собранные жертвовавшими на ополчение, но босиком. У третьего такая древняя кляча, что и неведомо, довезет ли она своего седока до Москвы. Отдельно идут татарские и башкирские мурзы. Хотя еще живы старики, помнящие погром Казани войсками Ивана Грозного, – их внуки не пожелали вспоминать прошлые обиды, а встали под знамена ополчения. Потом по разбитой дороге пылит пехота – сначала немногочисленные стрельцы идут довольно стройными рядами. На спинах у них помимо мешков с припасами на перевязях висят бердыши, а страхолюдного вида пищали лежат на плечах. В прежние времена стрельцы тоже отправлялись в походы верхом, разве что на одной лошади, а не одвуконь, как должны дворяне. А вот сражаются стрельцы только в пешем строю, обычно за стенами гуляй-города. Но теперь, как говорится, не до жиру, и стрельцы движутся пешком. Единственное исключение – это полусотня Анисима, но они идут вместе с рейтарами Аникиты. Дальше следует так называемая «посоха» – поверстанные в войско крестьяне. Из оружия у них разве что рогатины и топоры с дубинами. Впрочем, главное их оружие – это лопаты и кирки. Задача «посохи» – производить инженерные работы. Строить острожки, подводить к вражеским стенам подкопы, изготавливать осадные орудия, или, как их еще называют, пороки. Последними везут пушки. Пушек немного, но, на мой взгляд, орудия весьма недурны. Верховодят у пушкарей бежавшие из разоренной Москвы мастеровые с пушечного двора во главе с крепким еще стариком Андреем Чоховым. Когда-то именно он отлил знаменитую царь-пушку, ставшую потом одним из символов Москвы, да и всей России. Жаль только, что орудия их великоваты и по полю боя их не покатаешь, как это делали мои мекленбуржцы. Вспомнив о своем полку, я немного погрустнел.