Читать книгу "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

Хотя замена Ламуаньона на Сегье стала для защитников Фуке серьезным поражением, его наследие оказалось для бывшего суперинтенданта бесценным. Под руководством Ламуаньона палата обес печила Фуке доступ к письменным принадлежностям, санкционировала предоставление советника и согласилась, что Фуке имеет право изучить хотя бы описи своих бумаг.

Фуке извлек из этих решений все возможное. Позже он объяснял Ормессону, что сам писал все свои ходатайства и заявления.

Затем верный доктор Пеке, деливший с ним плен, переписывал их и исправлял грамматические и орфографические ошибки. Два внешних консультанта иногда читали черновики и делали редакторские замечания, прежде чем документ получал свой окончательный вид. Однако главная их задача состояла в том, чтобы взаимодействовать с внешним миром и доводить сочинения Фуке до судей. Через некоторое время, когда Фуке наконец получил доступ к своим бумагам, консультанты просматривали документы, которые он им называл, и коротко пересказывали их содержание. На всем протяжении процесса бумаги суперинтенданта хранились в Лувре, и работать с ними можно было только там [551].

Несмотря на эти ограничения, Фуке быстро показал себя опаснейшим противником, твердо намеренным вырвать у своих оппонентов контроль над интерпретацией событий. Для этого он предавал огласке письма в свою защиту еще прежде, чем их получала палата. В конце ноября 1662 года он выпустил брошюру «Выдержки из докладов по поводу описи документов, [обнаруженных] в домах господина Фуке и его служащих». В ней он обрушивался на множество несоответствий в докладах, изобличал нарушения при хранении документов. Фуке заявлял, что документами манипулировали в целях фальсификации. Из-за проблем хранения, утверждал Фуке, невозможно определить, какие из бумаг действительно обнаружены в его резиденциях или в домах его служащих, какие изъяты, чтобы затруднить его защиту, а какие подложены, чтобы его скомпрометировать. К последним Фуке отнес документ о нашумевшем пансионе с соляного налога. Этот документ предположительно был найден Кольбером, хотя и не упомянут в сведениях первого обыска в кабинете Фуке в Сен-Манде.

Сочинение Фуке представляло собой несколько сотен страниц подробных разъяснений, в том числе комментариев к обвинениям, получившим наиболее широкую огласку. Но главной мишенью был Кольбер и чистота его намерений. Его Фуке объявил своим истинным противником (partie) на процессе. Кольбер пытался опорочить суперинтенданта еще при жизни Мазарини, а теперь отравил своей враждой сознание короля. И, конечно, именно Кольбер позаботился о бумагах и доказательствах, чтобы их можно было использовать для обвинения [552].

Серьезный промах противников Фуке неожиданно подкрепил его упреки в предвзятости. В бумагах Фуке нашли копию перехваченного меморандума Кольбера, который он в 1659 году послал Мазарини и в котором ополчался на Фуке. По настоянию возмущенного генерального контролера финансов у Гурвиля потребовали объяснений. Меморандум получил огласку и добавил убедительности портрету Кольбера как старинного врага Фуке, уже давно плетущего против него интриги [553].

Несколько недель спустя за первым большим сочинением Фуке последовало второе: «Воспоминания и комментарии о [событиях] с 5 сентября 1661 года по 9 декабря 1662 года». Оно рассказывало о том, что происходило с момента ареста Фуке до того дня, когда палату возглавил Сегье. Здесь тоже в звездных ролях выступали Кольбер и Талон. Подробно описывались различные прошения Фуке в адрес палаты, запрет на письменные принадлежности для подготовки защиты. Упоминалась и попытка присвоить ему статус «отказавшегося давать показания» и другие шаги, позволявшие заподозрить предвзятость. Все говорило за то, что Фуке с самого начала лишили прав на защиту, положенных подозреваемому или обвиняемому в рамках уголовного судопроизводства [554].

В январе 1663 года семья Фуке вынесла обвинения в предвзятости на новый уровень: жена и мать Фуке появились в дверях палаты и попросили, чтобы их выслушали. Сегье, испугавшись, что женщины сейчас потребуют отстранить его от участия в процессе, приказал привратникам не пускать их. Талон воспользовался случаем, чтобы выступить с подробным перечислением прецедентов, доказывающих, что канцлера невозможно отстранить. После неудачной попытки донести свою петицию до внимания собрания судей дамы Фуке в тот же вечер явились в резиденцию Ормессона и вручили прошение ему. Тревога Сегье оказалась преждевременной: петиция его не касалась.

В ней содержалось требование дать Фуке доступ ко всем бумагам, перечисленным в переданных ему описях, и отвод Жозефу Фуко, судебному клерку[555]. Через несколько дней дамы подали вторую петицию, где вновь потребовали доступа к документам, давали отвод Даниэлю Вуазену и Анри Пюссору и просили отстранить от должности Фуко. Возникла суета: Летелье поговорил с Ормессоном, Фуко – с Кольбером, Кольбер – с королем. В итоге король приказал Талону в дальнейшем любое прошение об отводе Сегье приносить ему лично [556].

В это же время появился меморандум Фуке. В нем он продолжал утверждать, что Кольбер забрал часть его документов, чтобы скрыть гигантские суммы, проходившие через руки кардинала при посредничестве Кольбера. Фуке вновь обвинял Кольбера в том, что тот изъял из его бумаг все письма и приказы Мазарини, которые могли бы его оправдать. Те же документы, продолжал настаивать он, несомненно показали бы, что большинству транзакций кардинала прямо содействовали Кольбер или Берье. Фуке повторно отказывал палате в полномочиях и настаивал на своем праве бывшего суперинтенданта финансов отдать себя непосредственно на суд короля либо предстать перед судом парламента в качестве бывшего члена этого суда. Свои требования Фуке связал с просьбой отстранить от его дела Талона, Вуазена и Пюссора. Талон, утверждал он, широко известен как его недоброжелатель. Талон позволяет Кольберу манипулировать собой, Вуазен же приходится Талону шурином, а Пюссор Кольберу – дядей. Этих доводов более чем достаточно, чтобы отозвать их из палаты [557].